«Формула творчества» архитектора Назарова

По решению ХХ Генеральной ассамблеи Международного Союза архитекторов (МСА) Всемирный день архитектуры  назначен на первый понедельник октября. В этот же день по решению ООН отмечается Всемирный день жилища. Нынче эти профессиональные праздники выпадают на 7 октября. Но это наш общий праздник, потому что знакомство с любым городом для каждого из нас начинается с его архитектуры, с этой каменной книги, которую не устаешь читать. Да и дом, жилище – то главное, что должно быть у каждого человека. Народный архитектор России, академик Российской академии архитектуры и строительства, лауреат Международной премии (МСА) сэра Патрика Аберкромби (она присуждается Международным Союзом архитекторов только раз в три года) – Валентин Федорович Назаров спроектировал и построил не один город.

Он был разработчиком трех генеральных планов Ленинграда – Санкт-Петербурга, которые определили развитие города на 60 лет. Он проектировал города Зеленогорск и Пушкин, Кронштадт и Сестрорецк. Немало архитектор Назаров сделал и в нашем районе: разработка Генплана спортивного заповедника «Токсово – Кавголово», поселка Кузьмоловский и Токсово, Нового Девяткино. Всех объектов просто не перечислить, но все – особо ценные, отмеченные печатью Мастера, находятся тоже в нашем районе. Да и живет Назаров уже более 60-ти лет  на улице Офицерской в поселке Токсово, в доме, который сам же и спроектировал для своей удивительной семьи.

«Картина маслом»

В жизни каждого человека есть вещи, которые открывают в памяти такие шлюзы, такие пласты воспоминаний, что достаешь из глубин, выцарапываешь из подсознания не только лица, – звуки начинают звучать, запахи становятся осязаемыми…

…Вот висит в доме на стене картина. Обычный деревенский пейзаж. Старая, замшелая, чуть ли не дореволюционная деревня. Но деревня на этой картине, похоже, все-таки живая: курится тоненькой ниточкой дымок, тянется цепочка следов к покосившемуся овину. Картина «ранена». Наискосок ее прошивает шрам. Она не то зашита, не то склеена. Во всяком случае, холст знаком не только с кистью художника.

– Этому пейзажику больше 70-ти лет, – говорит Назаров. Всю войну со мной прошла эта картинка. Я ее в эвакуации, на Урале написал. Свердловская область, деревня Реутинка… Это домишко, где мы жили, где нас приютили с сестрой и с теткой. Мне было лет 9 или 10… Я рисовал ее акварелью, и привез с собой из эвакуации в Ленинград – потертую, даже порванную, в 44-м, как сняли блокаду… А потом, классе в шестом или седьмом, уже походив во Дворец пионеров, познакомившись с масляными красками, я поверх акварели «переписал» ее. Вот такая «картина маслом…» – почему-то вздыхает Валентин Федорович.

…Ему есть что вспомнить, глядя на эту, первую в его жизни, самостоятельную творческую работу. Как страшно дергаясь, буквально рывками уходил от войны последний поезд из Ленинграда на Урал. Когда машинист в очередной раз резко тормозил состав, – они, ребятишки, горохом падали с верхних полок. Тетка объясняла им с сестрой: это дядя машинист специально так  делает – уходит от фашистских бомбардировщиков. Немец никак не может понять следующих действий машиниста: не то он сейчас резко затормозит, не то так же резко, рывком бросит поезд вперед. А бомбили наши составы с детьми и мирными жителями немецкие асы, прошедшие Польшу  и Францию, постоянно; начиная от Мги, так и кружили над нашими составами, уходившими в тыл…

Но благодаря опытному, уже прошедшему железные дороги войны, машинисту Валя Назаров, его сестренка Галя и тетка, папина сестра, которой тогда не было и тридцати, и сотни других жителей, вывезенных из уже осажденного Ленинграда, остались живы. Валентин Федорович часто поминает своего спасителя в молитвах, хотя имя этого человека ему и неизвестно. «А ведь какова судьба! Сколько жизней спас этот неведомый герой войны, – думаю я, – ведь судьба и этого мальчика хранила – через этого машиниста!» Благодаря его маневрам остался жив человек, которому предстояло построить новый Город. Сначала Ленинград, потом Петербург. Да и много чего другого построить,  по мнению самого архитектора, представляющего большую ценность, чем генеральный план застройки огромного мегаполиса, пусть и  жемчужины мировой архитектуры. Но это я, конечно, забегаю вперед. Это все будет потом. А тогда, в 41-м…

– Я лица матери почти не помню, – говорит Назаров. – Так, какое-то пятно нежности и красоты… По фотографиям, так она была очень красива, Тамара  Назарова, урожденная Бобкова. А воспитала меня и сестру другая женщина, военврач, хирург  Ольга Александровна Поляковская, с которой моего отца свели все те же дороги вой­ны… Хорошая женщина…

Мать свою Валентин Федорович действительно не помнит – она погибла в первые же месяцы войны. Можно и  так сказать, хотя на самом деле погиб ее разум, не вынес потрясений.  Убегая  от новой войны, она пробиралась с двумя детьми в Ленинград от границы с Финляндией, с которой только что закончилась другая война.  Она едва дождалась с этой войны мужа – подполковника Федора Кузьмича Назарова. И тут – объявление о новой войне. Они пробирались в Ленинград лесами, случайным транспортом, попутками. Потерялась младшая дочь… Женщина просто сошла с ума от горя. Она вскоре умрет в уже осажденном Ленинграде, меж тем как поезд уносил ее детей в глубокий тыл…

Вот такая «картина маслом»… Маму Валентин Федорович действительно не помнит, а вот деда по материнской линии помнит прекрасно.

Родословная

Григорий Евгеньевич Бобков, выпускник Казанского университета, был сначала земским инженером, потом советским инженером, занимавшимся уличным хозяйством.

Валентин Федорович на всю жизнь запомнил поездки с дедом на конной бричке, и как командовал дед с этой брички процессом формирования городской среды: «эту канаву зарыть, здесь мостик перекинуть, заборчик поставить, тополя посадить, здесь мостовую булыжником замостить… «Он был, по сути дела, градостроителем, инженером-градостроителем, где-то на подступах к архитектуре. А второй дед, папин отец, имел диплом покруче! – продолжает Валентин Федорович не без юмора знакомить меня с родовым генеалогическим древом. – У Кузьмы Назаровича Назарова имелся диплом, что он «является художником-маляром», и была бумага, выданная Академией художеств на право «писать в Петербурге вывески на основных улицах». Вот эти связки баранок на булочных, цветы и виньеточки на каких-нибудь мастерских, жирный гусь и четверть водки на трактирах – вся эта дореволюционная «городская живопись» Петербурга – была делом рук таких самородков, как Кузьма Назаров.

Совершенно точно, что Кузьме Назаровичу было не чуждо чувство прекрасного. «Он страшно любил раскрашивать фотографии родственников, – вспоминает Валентин Федорович. – Брал портреты большой величины, порой семейные, порой одиночные, раскрашивал их масляной краской, и получались такие самые настоящие портреты. Он страшно гордился этим своим талантом, дарил портреты родным и близким, ведь цветных фото тогда не было. И он учил меня живописи, мой дед Кузьма: «Чтобы передать даль, ты бери краску холодную, ультракобальт, а чтобы первый план подчеркнуть, возьми теплые тона: коричневый, желтый, тогда ты передашь то, что вблизи!» – Что интересно, это еще и соответствовало цеховым правилам голландских художников времен Вермера, Гольбейна, – это еще оттуда шло. Дед с творчеством великих голландцев, я так подозреваю, знаком не был, но интуитивно находил то, что нужно. Вообще в творчестве, – подчеркивает Назаров, – интуиция, пожалуй, будет важнее знаний. Но я о великих голландцах и о том, как правильно дед чувствовал цвет и  перспективу, понял уж позже, когда поступил в изостудию при Дворце пионеров.

– А отец? – спрашиваю я, – Ваш отец, Федор Кузьмич, на нем  «природа отдохнула» от высокохудожественного искусства? – в тон  моему герою предполагаю я. – Ведь он, насколько я знаю, был военным человеком?

– Мой папаша был знатным военным! – тоже в тон мне отвечает Назаров-младший. – Он прошел три войны: гражданскую, финскую и Великую Оте­чественную, – почему мы и получили этот огроменный участок на элитных токсовских высотках. Потому что Сталин в одночасье распорядился участникам и героям трех войн дать самые лучшие участки под строительство домов, а еще и деньгами ссудить на строительство! Мало того – им было официально разрешено пользоваться при строительстве силами строительных батальонов! Да, ценили героев былых времен… Кстати, с Иосифом Виссарионовичем у моего отца вообще отдельная история была…

– Расскажите! – прошу я Назарова.  И он рассказывает очередную легенду их удивительной семьи. Правда, это и не легенда вовсе, а совершенно реальная история, но от этого она не менее удивительна.

«А где же здесь горы?»

– спросил Сталин, когда офицеры Генштаба принесли ему карту Северного Кавказа. Это был тот самый критический момент, когда отборные отряды немецких горных егерей вплотную подошли к горам Кавказа.

Оказывается, Сталин плохо «читал карты». «Здесь же горы, а вы мне какую-то плоскую карту принесли! – выговаривал он штабным, – вы что, не можете сделать нормальную карту для Сталина? Чтобы я видел: здесь высота, там ущелье, тут тропа? Чтобы завтра нормальная карта была у меня на столе!»

У офицеров шок: где взять, как сделать за сутки такую – объемную карту? И тут кто-то из них вспомнил, что есть, дескать, в блокадном Ленинграде полковник-топограф, он сделал такую – рельефную карту Пулковских высот. Исключительно из любви к искусству, без всякой на то особой нужды. В Ленинград срочно был отправлен военный самолет. Перед полковником поставили задачу, объяснили, почему такая срочность, и что карту «потребовал Сам». Головы не сносить, а за ночь надо склеить рельефную карту Северного Кавказа.

– А у отца действительно был подобный опыт, – продолжает повествование наследник его славы. – Его отряд был здесь, в осажденном Ленинграде, и они все время летали на этих утлых «кукурузниках», фотографировали это кольцо, которое немцы замкнули, фиксировали, где орудийные установки, где укрепрайоны, где танки. Одним словом, разведывали. Помните кино, – спрашивает меня Назаров, – «Служили два товарища? – Ага! – отвечаю ему. – Так вот мой отец был одним из этих товарищей. Он был потрясающим картографом-топографом. Глаз-алмаз. Посмотрел – как сфотографировал. А еще… такой фантазер, и  действительно просто так, из интереса самолично склеил карту Пулковских высот – рельефную, чтобы «все как на ладони»…

И когда ему объяснили, что многим людям будет не сносить головы, если он не выполнит требование Сталина, отец посадил своих девчонок-картографов, которые были у него в подчинении, резать этот картон, и они всю ночь резали и клеили этот макет под его чутким руководством. Впервые подобный рельефный макет гор Северного Кавказа был изготовлен в блокадном Ленинграде. Утром специальным самолетом этот макет отправили в Москву. Сталин посмотрел, даже потрогал макет: «Вот теперь хорошо. Теперь мне все понятно. Кто сделал?» Ему говорят: «Есть такой полковник Назаров в блокадном Ленинграде.» – «Передайте ему спасибо лично от меня».

«Спасибо от Сталина» передали и наградили орденом Ленина. После вой­ны Федор Кузьмич Назаров много лет преподавал в Академии имени Калинина, в Топографическом училище. «Тоже очень талантливый человек был!» – констатирует Валентин Федорович, – не лишен, так сказать, фантазии и  тяги к искусству.

О тех, кто кипятит воду и роняет снег на ветки

В общем, как все пути ведут в Рим, так все пути вели Валентина Назарова в этот  мир, где его ждали холст или просто лист ватмана, где легкий скипидарный запах масляных красок  и черный угольный грифель правят бал, где так хочется гармонию «поверить алгеброй» и заполнить жизненное пространство красотой.

– Красота? – откликается Назаров на мой монолог с перечислением всех известных истин. Как то, что «красота спасет мир», и только  красота формирует среду обитания человека, и что еще Ле Корбюзье говорил, что «архитектура – это искусство вписывать линии в небо», и что она, архитектура, – это как «застывшая» или, по другой версии, – «онемевшая музыка»…

– А вы знатно готовились! – хохочет Мастер (уж позвольте мне его так называть, ибо он именно – Мастер). – Ну, давайте поговорим о красоте. Красота – это вообще такая сложная категория для рассуждения. Я придерживаюсь той точки зрения, что «красота – это есть отблеск истины», но никак не сама истина. Это фраза из Блаженного Августина. Полная картина красоты от нас всегда скрыта. И поэтому к истине можно идти двумя путями: можно идти тем путем, которым идет к истине моя Наташа: разум, логика и гармония, или мой путь, а мой путь – это интуиция, фантазия, это чувственный путь, это путь в искусстве, всегда тайный, всегда неведомый, и это совсем другой путь… И порой не на что и опереться…

Спрашиваю Мастера, заранее извиняясь за пафос вопроса. Но уж очень интересно мне его мнение в этом непростом вопросе: «Где та точка опоры, что дает силы? Или так: в чем вы видите предназначение человека на земле?»

– Ух ты! – удивляется Назаров. –  Как нас вглубь-то «понесло»! Ну, тут-то у меня как раз все четко. Я считаю, что Вселенная, мир, – разделена на две составляющие: божественное и дьявольское. Скажем так: божественное – это наше развитие, за счет чего меняется, развивается, прирастает знаниями человеческий разум во всей Вселенной. И другая, о чем мы с Наташей, с женой моей, все время спорим,  когда я употребляю при этом термин «энтропия». Она начинает бить меня кулаками: «Ты не понимаешь! Это та сила, которая действует в обратном направлении!». Как бы вам это все объяснить?..

И тут Мастер останавливается, собираясь с силами, чтобы объяснить нам, несмышленым, что стоит за всем этим. А я сделаю паузу и загляну в словарь. «Энтропия», –  чтоб ты знал, читатель, (от греч. entropia) – поворот, превращение – это физическая величина, характеризующая тепловое состояние тела или системы тел и их возможные изменения». В общем, сложно все так… Да, а Наташа, жена – Наталья Александровна Смирнова, совсем не простая жена, а член-корреспондент РАН, доктор химических наук, почетный профессор Санкт-Петербургского университета, заведующая кафедрой физической химии университета. Лауреат Государственной премии СССР, всемирно известный ученый в области термодинамики и физической химии. Дочь своего отца. Александр Иванович Смирнов, генерал-майор, ближайший сподвижник С.П. Королева и один из отцов-создателей отечественного ракетостроения. Конструктор ракетных двигателей. Наташа и Валентин познакомились на волейбольной площадке тут же, в Токсово, где Александру Ивановичу, как человеку заслуженному, тоже дали участок. Вообще это отдельная история: Мастер и его Маргарита. Вместе они уже 55 лет. Дочь Катя – красавица и умница, и две замечательные внучки: Даша и Анна. Старшая – дизайнер и художник. Ее картинами заполнен дом. Так что природе некогда отдыхать в этом семействе…

Возвращаюсь к нашему разговору о превращениях энергии, то есть к энтропии. «Вот вы поднимаете голову зимой и видите, как красиво снег лежит на лапах елей, – говорит Мастер. – Но вы знаете, рано или поздно этот снег упадет. Чайник, который вы вскипятили на плите или на костре, рано или поздно остынет. И его опять надо будет подогреть, а снег опять взгромоздить на ели, а это означает, что его надо парами поднять наверх – это все такие очевидные вещи, вот Наташа именно этим и занимается на самом высоком уровне, это и называется термодинамикой. И я этим тоже занимаюсь в своем роде, и я всегда на стороне тех, кто кипятит чайник. Я на стороне активной. Ведь все в мире идет от сложного к простому,  и  рано или поздно распадется. Но кто-то должен заниматься и созданием сложного, вот я за тех, кто занимается созданием сложного. За тех, кто кипятит чайник, кто кладет снег на верхние ветки елки, в общем, за тех, кто вращает землю…

О тех, кто заказывает музыку

– А вы знаете, какая была моя первая самостоятельная работа? – вдруг уходит, казалось бы, в другую тему мой собеседник. – В 1956 году я закончил Академию художеств имени Репина, и тут Хрущев объявляет: архитекторы нам не нужны! Совершенно! Нам необходимо как можно больше дешевого, быстро строящегося жилья, а для этого архитекторы не нужны. Нужны квадратные метры. Без затей. А это под силу придумать и освоить проектировщику и прорабу. И я с большим трудом со своим дипломом архитектора устроился в «Промстройпроект». Так называлась эта контора, где я проработал ровно год. И мне дали проектировать Яму. Да-да, именно Яму. С большой буквы. Такая яма глубокая, метров 40, и в этой яме стояли такие дробилки, которые разламывали в муку горную породу. Такая Божья мельница… Но я старался  и это сделать хорошо, как меня учили, не только правильно, но и красиво. А когда я узнал, что в этой яме человек бывает только раз в  месяц, и при этом он надевает противогаз, и рысью пробегает по лестнице вниз и обратно наверх… – меня охватило такое разочарование! И я понял, что если мы проектируем среду, где человек практически не бывает, а бывают только… слоны, обезьяны и т.д. – там архитектор  совершенно не нужен! Архитектор должен проектировать ту среду, где живет человек. Там ее нужно гармонизировать – с природой, с тем, что сотворил Создатель, – так, чтобы это было близко человеку и не испортило самого человека. И вы поймите, что архитектуру сейчас творит не архитектор, а заказчик.

– И кто сейчас «заказывает музыку» в архитектуре?

– Смотрите, что произошло с архитектурой после августа 91-го года, – заказчиками стало не государство, а конкретные люди, на некоторых из них свалились «бешеные деньги». И они получили возможность воплотить сказку своего детства: построить замок Карабаса Барабаса. Со всеми этими нелепыми башенками, лесенками, с флюгерами и петушками, светелками для принцесс… Где по лестнице-то пройти нельзя! Это были удивительные, романтические времена, – эти реализованные сказки, это декорации мечты. Некоторые были достроены  до конца, некоторые не достроены, потому что их хозяева вместо замков оказались кто в тюрьме, кто на кладбище, им вполне хватило двух квадратных метров. И в целом все эти коттеджные поселки с красивыми названиями – некая пародия на архитектуру… Я считаю, что до сих пор у нас еще нет истинного социального заказчика как со стороны населения, так и со стороны государства. Этот заказ не сформирован.

– Может быть, потому, что это уже другой уровень?  Следующий, более высокий уровень самосознания национального и интеллектуального развития общества…

– Правильно! Архитектура всегда зависела не столько от наличия талантливых архитекторов, сколько от уровня развития общества, от того, как человек понимает свое «я», свои задачи в этом мире. Само-то слово «архитектор» появилось в России при Петре I. А до него строителей, в том числе и царских палат, и храмов, – как только не обзывали! И «палатный мастер» и «Муроль», «каменный и плотничный староста». Слово «зодчий» из них мне более всего симпатично. Петр решил строить новый город, ни на что не похожий, и привез лучших мастеров, лучших архитекторов со всего света. Это был социальный заказ, его воля как главы государства. И в этом смысле у нас, у современных архитекторов, до сих пор истинного заказа нет.

Вы думаете, наш заказ – 32-этажный небоскреб в Мурино?! Ну зачем нам небоскребы в Мурино? Незачем нам такие небоскребы! Но все очень просто: у человека, который эти землю купил, спроектировал и построил этот небоскреб, одна задача – отбить свои деньги и «наварить» еще, и забить эту высотку народом «под завязку». К архитектуре это не имеет никакого отношения. Но если бы я стал говорить, что для утверждения «царства гармонии на земле» надо весь новый Петербург застроить Зимними дворцами, – я бы первый над собой посмеялся. Потому что это было бы ужасно. Архитектура – штучная работа. И каждое время дает социальный или какой-то иной запрос на своего архитектора. Надо только, чтобы ты уловил эти сигналы и тебя тоже… услышали…

И надо сказать, что Назаров «эти сигналы уловил» и сам был услышан.

«Прекрасен храм, купающийсяв мире…»

– Вы же никогда не строили храмы, Валентин Федорович, – говорю архитектору, – а когда к вам обратился отец Лев, настоятель Токсовского храма с интересным предложением – построить, спроектировать храм, вы согласились. Почему?

– Ну, во-первых, как только у меня появилась возможность уйти от этой ужасной сферы деятельности, которая называется «градостроительство», я с удовольствием это сделал. Просто с великим удовольствием погрузился в проектирование собственно архитектурной формы, то, чем архитектор и должен заниматься: создавать храмы, конкретные здания, если он настоящий художник. А города проектировать, эти жуткие урбасистемы создавать, планеты раскорчевывать – ну да, есть такой грех, я им занимался на протяжении многих лет, этой «преступной» деятельностью под названием «градостроительство», но при первой возможности убежал, – говорит Назаров, и глаз его при этом лукаво блестит. Наблюдает, как я отреагирую на его это заявление. Ведь я же знаю, что именно за эту «преступную деятельность – градостроительство» академик  от архитектуры В.Ф. Назаров получил высшую награду мирового архитектурного сообщества – Международного Союза архитекторов – Золотую медаль и премию имени сэра Патрика Аберкромби. И было это не так давно – в сентябре 2011 года.

В представлении Российского Союза архитекторов Назарова к этой награде есть слова о том, что ему, как автору генерального плана Санкт-Петербурга и зонального деления территорий города, удалось очень бережно подойти к сохранению культурного и исторического облика великого города. Я помню и о том, что за всю историю существования  МСА, в который входит 124 страны, российских архитекторов только дважды отметили  международным признанием. Валентин Назаров был вторым. Так что не все так уж плохо было в его «преступной деятельности» в качестве генерального директора ЗАО «Петербург-НИПИГрад». Но, кажется, я догадываюсь,  что имеет в виду Валентин Федорович: построить Храм – это тебе не улицу панельных «девятиэтажек» поставить в ряд. Это совсем другое! Недаром древние считали, что создатели Храмов владеют сакральным знанием, то  есть им  были ведомы тайны Вселенной. А Назаров продолжает:

– На самом деле я внутренне был готов к какой-то такой работе, ждал этой возможности. И сначала спроектировал один храм, в Токсово, потом в Юкках. С благословения отца Льва… (протоиерей Лев Нерода), он священник в третьем поколении,  сначала получилось построить храм Архистратига Божия Михаила и всех Небесных Сил Бесплотных, а потом возникли уже Юкки. То есть храм Рождества Иоанна Крестителя… Но не так уж я сразу и согласился… Я долго думал. И вообще это все дочка наша, Катя. Она человек  верующий, глубокий, тоже училась архитектуре, и у нее есть это чувство пространства и соразмерности… И когда заварилась эта вся каша со строительством храма в Токсово, она и говорит: «Пап, может, ты попробуешь, а то как-то дело не идет со строительством, как без проекта-то?» Я говорю: «Давай попробую, может, что и выйдет…» И я начал какие-то эскизики рисовать разные… «Мучались? – спрашиваю Назарова. – Да ничего я не мучился, – отрезает Мастер. – Просто у меня все время это в башке сидело, хотелось найти какой-то новый образ, и в то же время чтобы он отвечал всем канонам русской православной церкви».

– Мучился, мучился он! – вступает в разговор мужа Наталья Александровна. – Он пока эти эскизики рисовал и образ искал, весь лак на паркете возле своего рабочего стола истер до дерева, а мы только пол лаком перед этим покрыли. Ночами  вскакивал, сидел порой всю ночь напролет за своим рабочим столом…

…Как бы там ни было, а один из «эскизиков»  дочь Катя отвезла на остров Залит, на Чудское озеро, к старцу Николаю (Гурьянову). И старец, как ни странно, Катю принял очень скоро, хотя к нему было попасть непросто, а посмотрев на рисунок, сказал коротко: «Стройте! Хороший храм будет. Радостный…»   Архитектурный образ храма был найден. Он действительно был ни на что не похож: пять куполов, венчающих его, напоминают шеломы русских воинов. А своды пяти купольных храмов, как правило, опираются на четыре столба. Это вам любой зодчий скажет. Но архитектор Назаров, чтобы увеличить площадь и пространство храма, а заодно и улучшить его акустику, решает отказаться от опорных столбов и ставит купола на четыре перекрещивающиеся арки. Решение новое, оригинальное и неожиданное!

А 12 июля 2003 года, ровно через четыре года после освящения закладки первого камня в основание, храм Архистратига Божия Михаила вознесся своими пятью главами над чашами знаменитых токсовских озер. А еще через семь лет, в 2010 году, зазвонили колокола нового храма в  поселке Юкки. Храм Рождества Иоанна Предтечи – еще одно детище народного архитектора России, академика  Назарова.

– С этим храмом вообще такая странная штука получилась, что мне все время приходилось быть креативным, как теперь принято говорить, – шутит Валентин Федорович. – Приходилось очень быстро на все реагировать, потому что он строился на диво быстро, особенно после того, как Приходской совет возглавил доктор Григорьев (о. Григорий (Григорьев) – ныне настоятель храма Рождества Иоанна Предтечи, заслуженный врач РФ, доктор медицинских наук. – Т.Т.)… Дело в том, что изначально у меня был запроектирован деревянный шатровый храм. Именно шатровый, хотя в свое время патриарх Никон и запретил шатровые храмы. По его мнению, они нас уводили в католицизм, это их стиль. Шпили эти, вознесенные в небо… Поэтому у нас шатровых храмов мало, а пятишатровых храмов вообще не было, я имею в виду – каменных. Хотя деревянные пятишатровые есть. И когда мы решили храм в Юкках строить все-таки в красном кирпиче, получился единственный в своем роде, необычный образ – пятишатровый каменный храм. Я все время находился на грани… вот чуть-чуть, и католическая церковь будет, не православная. Но все получилось. Cейчас мы ее одеваем в русское кружево. Вводим белый цвет, цвет Богородицы, как полотенчики такие развешиваем на окна. Получается очень красиво! Приезжайте, посмотрите…

…И вот он стоит: Храм-сказка, Храм-видение. Как бы «вырастая» из холма, и в то же время являясь его органичным завершением, – с широко раскинувшимися галереями, лестницами и гранитными парапетами. От столь монументального сооружения исходит при этом ощущение легкости. Как лепестки цветка, возвышаясь один над другим, вытянулись «кокошники», устремились высоко в небо треугольники – стрелы шатров… Золотые главки куполов храма Рождества Иоанна Предтечи видны издалека, с самой окружной дороги…

За усердные труды во благо Святой церкви Русская Православная церковь отметила народного архитектора России В.Ф. Назарова cеребряной медалью Святого Апостола Петра. По его собственному признанию, это самая дорогая для него награда.

Эпилог

…Строить, возводить для Назарова – означает бороться с пустотой, гипнотизировать и заселять это пространство, но так, «чтобы прижилось и было на своем месте!» «Прижилось» и «уместно» – два критерия, на которые он всегда опирается в своем творчестве. И это заполненное им архитектурное пространство побеждает время. Ведь архитектура – это монументальное искусство, и его пафос выражен в долговечности. Несмотря на страшные потери и разрушения в период социальных революций и  войн, произведения архитектуры стоят и тогда, когда люди, их создававшие, уже ушли.

…Меняется пейзаж, мир становится неузнаваемым, а старинные здания, как острова вечности, создают ощущение устойчивости мира. И душа их создателей продолжает жить в камне, мраморе, в бетоне и стекле, в простом кирпиче и дереве. Все, как сказал великий Гете: «Звуки  отмирают, но гармония остается».

Татьяна ТРУБАЧЕВА

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code