«Мы пол-Европы по-пластунски пропахали…»

Это просто факт биографии. Дата рождения – то, с чего начинается любой документ о человеке. Точнее, точка отсчета с момента его появления на свет. У нашего героя эта первая и самая главная строчка во всех документах выглядит так: 22 июня 1923 года. И сегодня, в день 75-летия со дня начала Великой Отечественной войны, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, кавалер пяти боевых орденов Павел Андрианович Кролевец встречает свой 93-й год рождения. Первой, конечно, поздравит жена. Они с Галиной Павловной вместе уже 67 лет. Приедет поздравить и поможет собрать скромный стол старшая дочь – Наташа. Наталье Павловне самой уже 67-й год, она мать замечательной дочери и бабушка взрослого внука. Позвонит из Киева отцу младший сын – Сергей Павлович, у которого трое детей. Поздравят родные и близкие люди, которых не так уж и много. И очень ждет Павел Андрианович звонка из Москвы от своей однополчанки, боевого медфельдшера батальона Нади Абазовой.
«Вспомню я пехоту и родную роту»…
– Вот нас двое с Надей осталось от всего полка, – вздыхает Павел Андиранович. – Всего двое таких долгожителей от всей дивизии! Был прекрасный Совет ветеранов у нашей сотой Львовской стрелковой дивизии. Было время, встречались чуть не каждый год в День Победы, – приезжали однополчане с Дальнего Востока, из Сибири, с Украины и всех южных республик, со всей страны – встречались то в Воронеже, где формировалась наша дивизия, то в Москве… Не было года, чтобы Совет ветеранов не поздравил меня с днем рождения. А тем более – с юбилеем.
И достает полковник папки и альбомы, документы и фотографии – все в идеальном порядке, с датами и пометками – что, когда, где, с кем… Рука мастера читается в картах и схемах движения дивизии и полка – от начала формирования дивизии в Воронеже до последнего боя, до конечной точки, где и встретил лейтенант Кролевец победу.
– Вот это весь мой боевой путь я изобразил в масштабе 1 к 100 , – комментирует Павел Андрианович, – всю Европу пешком прошагал, как и положено пехоте. Да не налегке! А с тяжеленным ПТР на плече поначалу, я изначально бронебойщиком был (ПТР – это двухметровое противотанковое ружье – Т.Т.). Я прошел этот путь со своей дивизией от первого до последнего дня, освобождая большие города: Воронеж, Харьков, Киев, Львов, Краков в Польше и столицу Чехословакии Прагу. Форсировал реки: Дон, Днепр, Вислу, Соло, Влтаву, есть такая река в Чехии…
И пуля меня не брала! Я и горел, «искупался в Висле» и проваливался под лед, но и огонь меня не брал, и в воде я не тонул. Под лед провалился вместе с конем, когда знамя полковое из окружения выносил, несколько километров скакал мокрый, как мышь. Обсушили меня на печке, когда из окружения к своим вышел, и даже простудой не заболел…
– А знамя-то полковое спасли? – спрашиваю ветерана.
– А как же! – отвечает Павел Андрианович. – Вот ребята, мои однополчане, поздравляли меня с 50-летием, – показывает он мне Почетную грамоту более чем 40-летней давности. – «Все мы помним, как мужественно ты сражался с врагом, помним, что именно благодаря тебе было спасено полковое знамя, с которым полк прошел такой славный боевой путь»…
– На самом деле в то время ведь никто не задумывался ни о подвигах, ни о славе, – продолжает свой рассказ Павел Андрианович, – на войне каждый день подвиг, если ты выжил. И тем более что боевое знамя наше я спас, а своих боевых товарищей уберечь не смог. Когда по приказу командира полка мы со знаменем покидали расположение полка, мне дали в сопровождение 65-ти солдат. Дважды мы попадали под обстрел, в том числе под танковый огонь, и из 65 человек сначала осталось 18, потом еще меньше, а вышел я к своим вообще вдвоем со знаменосцем… Оставшиеся в живых несколько человек вышли из окружения другим путем, мы как-то растерялись на дорогах войны.
Война глазами очевидца
Несмотря на более чем солидный возраст, этот седой и красивый человек, сохранивший не только военную выправку, но и прекрасную память, рассказывает о войне так, как может рассказывать только очевидец. И вот она – война глазами очевидца.
– Я три года был на войне, беспрерывно, без единого выходного! Можно зачесть, наверное, и самый первый, 41-й год мне в военный стаж. Вот мне 22 июня исполнилось 17 лет, и отец, в виде исключения, разрешил в честь моего дня рождения выпить с друзьями кружку пива. Дни рождения в годы моей юности отмечать как-то не принято было. Никаких застолий, тортиков там… Ничего этого не было, просто собирались встретиться с друзьями-одноклассниками, с которыми мы только что школу окончили, а жили мы тогда в Вологде с семьей. А вместо этого: «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили…» И уже через неделю мы, 17-летние, ехали в теплушках на строительство оборонных сооружений под Ленинградом. Лодейное Поле, затем Вытегра… Все эти направления. Почти год, пока не призвали в армию, я рыл окопы и строил укрепсооружения… Потом призвали в армию, и десять призывников – тех, у кого было среднее образование, в том числе и меня, военкомат решил направить на учебу в военные училища. Не хватало грамотного командного состава, как показал первый год войны. И все мы написали биографию, заполнили листок по учету кадров, все как положено. Всех направили в разные военные училища, а меня нет. Неожиданно для себя я оказался сыном врага народа. А в чем дело-то было? А дело было в том, что у нас очень рано умерла мама. В 49 лет. Отец год погоревал, а потом все-таки женился, новая жена, то есть наша мачеха, была немка из города Одессы. Как говорится, этнической немкой. Немецкого она не знала, но в графе национальность было написано: «немка». Когда началась война, отец мой автоматически стал «немецким шпионом», а я сыном немецкого шпиона. Кстати, я тоже, будучи украинцем по национальности, до конца дней не научился говорить «на мове», так как вырос в России и учился в русской школе.
Короче говоря, меня направили бронебойщиком в роту ПТР формируемой сотой дивизии Воронежского фронта, и в этой дивизии, которая за взятие Львова получила название Львовской, я служил от начала до конца. И скажу я вам так: самые тяжелые бои за всю мою военную историю были за город Воронеж. Мы несли колоссальные потери! Неоправданные потери, я считаю уже с высоты своего опыта, как человек, окончивший потом Военную академию, ставший кадровым военным.
А история, точнее легенда, такова: Сталину вовремя не доложили, что мы сдали город Воронеж. И решено было его вернуть любой ценой. Вот у меня есть книжечка, ее автор – бывший политрук роты Сидельников, впоследствии ставший писателем, и вот что он пишет о боях за взятие Воронежа: «В широко известной песне есть такие слова, проникнутые затаенной солдатской тоской: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят»… Потери второй роты были еще более трагичны: из 130 с лишним бойцов и командиров, поднявшихся в атаку, на шестой день, когда остатки дивизии отводили во второй эшелон, вышли невредимыми из боев командир роты Воронков и шесть бойцов.
Вот такие были наши потери. Воронеж взяли, потому что в бой бросали все новые и новые силы. Вот мы брали южную окраину Воронежа, которая называется «Чижовка», это высокое место такое, по сути дела, Чижовка – это гора. А мы находились внизу, перед нами была река Воронеж, мы должны были форсировать эту речку, а перед этим сидели в окопах. И там мы положили тысячи людей. Напрасно! Молодые мальчишки, совсем дети еще, шли в бой – восемнадцать лет, как мне, чуть постарше. И когда мы взяли эту проклятую Чижовку, я смотрел сверху на окопы, в которых мы еще вчера сидели… Они просматривались насквозь фашистами! Как говорится, птица не пролетит, мышь незамеченной не проскочит. И они лупили по нам прямыми очередями, поливали огнем из минометов, снимали снайперами. И вот эти окопы… были почти до краев заполнены телами наших солдатиков. Санитары и похоронная команда не справлялись…
Я много чего и потом на войне видал, – продолжает свой рассказ ветеран, с трудом сдерживая слезы, – но тяжелее боев за Воронеж не было ничего. И все только потому, что кто-то из высшего командования, вовремя не доложил Сталину, что Воронеж сдали. Они струсили и смалодушничали, и десятки тысяч молодых ребят положили ни за понюх табаку, чтобы только доложить генералиссимусу, что Воронеж наш…
Кстати, неправду показывают в кино, что мы в атаку шли со словами «За Родину! За Сталина!» С разными мы словами ходили в атаку, такими… русскими словами. Может быть, кто-то и про Сталина вспоминал… Но чаще всего – это я вам как очевидец говорю – мы шли в бой со словами: «За Родину!» И был такой, очень показательный эпизод, который мне запомнился, еще в начале моей военной биографии, когда политрук перед ротой поставил несколько бойцов и в жесткой форме стал им выговаривать, почему они шли в бой «с неправильными лозунгами» и кричали «За Родину!» А им было приказано идти на врага со словами: «За Родину! За Сталина!» И один боец, уже немолодой, ответил политруку: «Мы в бой идем за Родину прежде всего. Я так понимаю свою задачу». Не знаю, что сталось потом с этим бойцом…
Освенцим
И еще об одном населенном пункте, который освобождал Павел Кролевец в составе стрелкового полка 100-й Львовской дивизии, нельзя не сказать. Есть на карте, где обозначен боевой путь полковника, и эта «горячая точка», обозначенная красным цветом. Освенцим. Это был центр концентрационных лагерей Аушвиц, Биркенау, где согласно сведениям Советской Военной энциклопедии, начиная с 1940 года, постоянно находилось свыше ста тысяч узников различных национальностей. В них было уничтожено свыше четырех миллионов граждан, большинство из которых – евреи, поляки, русские, цыгане, французы, сербы, чехи – более чем из 20 стран. И еще один рассказ очевидца, который видел еще не остывшие печи крематориев Освенцима и делился своим солдатским пайком с его узниками, которые остались в живых благодаря советским солдатам.
– Мы взяли Краков. Это было в январе 1945 года. И 25–26 января наша сотая дивизия вела бои за концентрационный лагерь смерти Освенцим. Трудно сказать, сколько там оставалось людей, что-то 18–20 тысяч, так как перед нашим наступлением фашисты большинство узников либо увезли вглубь Германии, либо расстреляли и сожгли в крематории. Конкретно – наша часть, наше соединение – сотая стрелковая дивизия под командованием генерала Красавина первой вошла в город и в концентрационный лагерь, а не весь 1-й Украинский фронт. Я в то время уже служил помощником начальника штаба 454 стрелкового полка нашей сотой дивизии и поэтому видел картину взятия наиболее полно, что ли…
Взять Освенцим было очень и очень непросто. По нескольким причинам. Во-первых, природный фактор: слякоть, оттепель, дороги развезло. А наша пехота отличалась полным отсутствием автомобилей. Только лошади, только пароконные повозки так называемые. Они возили все: боеприпасы, имущество. И вот эти наши повозки вязли в раскисших дорогах по ступицу, а вторая часть нашего боезапаса вообще была еще на санях! И вторая сложность: форсировать надо было сразу две реки: Вислу и Соло. Соло – тоже большая река, она впадает в Вислу. Представляете – навести две водные переправы! Это очень трудно для координации всех наших действий. Тем не менее 26 января мы форсировали реки, захватили мост через реку Соло и вошли в Освенцим. Еще одна трудность нашего наступления заключалась в том, что был приказ: по баракам не стрелять, там люди! То есть опять фашист по нам бьет, а мы аккуратно действуем – своих же побьем! Но все-таки мы прорвались и открыли эти ворота, а нам навстречу бежали люди.
Тут Павел Андрианович опять молчит, возвращаясь в эти, очень нелегкие для него воспоминания.
– Мы недолго были в Освенциме. Наша задача, как передовых войск, – взять населенный пункт, и дальше – вперед и только вперед. На Запад! Но и того, что мы успели увидеть в Освенциме, хватило мне на всю оставшуюся жизнь… Когда я увидел склад женских волос. Аккуратно остриженные девичьи косы: русые, каштановые, белые, как лен, и черные, как ночь, – все было аккуратно сложено «по сортам», если так можно сказать, и приготовлено, видимо, для отправки. Не успели. Еще теплые печи крематория. И живые люди, которых трудно было назвать людьми. Это были такие живые скелеты. Они бежали к нам, обнимались, целовались, кричали приветствия на разных языках. А в бараках лежали в куче какого-то тряпья или просто на голых нарах те, кто уже не мог ходить. Мы оставили и раздали в лагере все свои, тоже не больно сытные, пайки…
И был еще один эпизод, который мне врезался в память на всю жизнь. Мы с командиром 9-й роты, фамилия его, как сейчас помню, была Кадыров, и был родом он, кажется, из Узбекистана, мы с ним идем по территории к баракам и вдруг видим, наш солдатик что-то прячет в вещевой мешок, а перед ним стоят несколько узников, и один из них в его солдатском бушлате. Мы к нему: «Ты что здесь? Мародерничаешь?!» А у нас, должен сказать, с этим очень строго было. А он Кадырову: «Никак нет, товарищ капитан! Я ему отдал свой теплый бушлат, я без него уж довоюю, а он мне свою полосатую робу с номером на память подарил. Отвезу в свой город, детям покажу, как люди в Освенциме под номерами находились, без имени и фамилии. Музей у нас там есть…»
Что остаётся людям?..
Павел Андрианович Кролевец тоже кое-что собрал и подготовил если и не для музея, то на память хотя бы своим детям, внукам и даже уже правнукам. Они с Галиной Павловной Красилич, актрисой театра оперетты, познакомились в замечательном городе Киеве, в то самое время, «когда цвели каштаны», полюбили друг друга, поженились, вместе уже 67 лет. Павел Андрианович к тому времени уже учился в Ленинградской Военной Академии транспорта и тыла. Супруги вырастили и воспитали двоих замечательных детей. Старшая, Наталья, окончила Военмех, работала инженером. Открылся талант художника, когда мама стала писать рассказы, сказки и стихи для детей.
Сейчас Галина Павловна Кролевец-Красилич – член Союза писателей России, автор нескольких детских книжек. Младший сын – Сергей Павлович Кролевец, окончил наш ЛИСИ, реставрировал и восстанавливал памятники в Киеве, 15 лет был директором музейного комплекса Киево-Печерской лавры. Отец троих детей. У Наташи дочь и уже взрослый внук. Думаю, они сегодня соберутся все вместе, чтобы поздравить мужа, отца, дедушку и уже прадедушку с очередным днем рождения. И, наверное, сам виновник торжества скажет примерно следующее (во всяком случае, он именно в таком, лапидарном стиле изложил свой жизненный путь и установку): «Жизнь моя проста: школа, 44 года службы в армии и теперь пенсия. Жизнь моя проста, но в ней происходило много самых разных событий и встреч. В ней была война. Я выиграл эту войну, чтобы встретить любовь и чтобы появились вы и ваши дети. Все войны когда-нибудь заканчиваются, а жизнь продолжается».
Татьяна ТРУБАЧЕВА
(фото из личного архива семьи Кролевец)