Уральские пельмени для Юрия Яковлева

Пишу эти воспоминания только потому, что попросили друзья. Много лет назад я рассказала им эту историю, не предназначенную, на мой взгляд, для массового тиражирования в прессе. Она глубоко личная и, как теперь это принято говорить, – эксклюзивная. История моего знакомства с великим актёром, которого Россия проводила в последний путь в минувший вторник, как водится, аплодисментами.

Юрий Яковлев. Кумир сразу нескольких поколений. 

Незабвенный князь Мышкин и неподражаемый Ипполит. Блистательный поручик Ржевский из «Гусарской баллады» и Иван Васильевич, царь и управдом, речи которых «растащили» на цитаты. Пацак Би из «Кин-дза-дза!» и «барин-батюшка» Стива Облонский из «Анны Карениной». Он же, Юрий Яковлев, – «голос за кадром» во множестве фильмов. Голос, во многом формирующий и определяющий особую атмосферу и тональность нашего отечественного кино.

Во всяком случае, фильмы «Берегись автомобиля», «Старики-разбойники», да и многие другие невозможно представить без авторского текста, прочитанного голосом Юрия Яковлева. Любимый актер Ивана Пырьева и Эльдара Рязанова, а главное – любимый нами, зрителями. Один «последний из могикан» плеяды великих актеров, составивших цвет и славу эпохи отечественного кинематографа. Когда уходят люди такого масштаба и такого большого таланта, каждому из нас кажется, что это наша, глубоко личная потеря. Что это мы потеряли очень близкого и родного нам человека. Да почему кажется?! Так оно и есть…

И личное знакомство, пусть непродолжительное и, как говорится, «без продолжения», с таким человеком, с таким актером – уже счастье. И, возможно, мои заметки, мои воспоминания чуть-чуть добавят красок к его портрету, сделают еще ближе и понятнее.

А начну я с воспоминаний о моих замечательных друзьях. Их, к сожалению, нет уже на свете, но они так много значили в моей жизни в определенный период жизни, и благодаря которым и закрутилась вся эта, в чем-то смешная, в чем-то серьезная, история.

Итак, место действия – город Свердловск. Начало 70-х. «Оттепели» конец, расцвет «застоя». Я студентка первого курса Уральского государственного университета. Сразу после школы – на факультет журналистики. «Экзотики ради», а на самом деле по глубоко личным причинам четыре раза в год на самолете из Ленинграда в Свердловск, на сессию. В Свердловск, в котором еще не снесен дом купца Ипатьева, где была расстреляна царская семья, где еще никто не слышал о секретаре обкома Борисе Ельцине… Или он уже все-таки командовал областью? Не помню… Зато помню свое страшное первое горе, и как я рыдала, забившись в студенческом гардеробе на первом этаже университета: мне поставили «неуд» по зарубежной литературе. Чего быть не могло по определению, не должно быть! Ибо вся эта «стиляжная» западная литература – Селинджер с его «Над пропастью во ржи», Апдайк с его «Кроликами», Фицджеральд и Франсуаза Саган, и Мопассан, и многое-многое другое  – была моей любимой. Но! Досталось по билету какое-то произведение Бальзака, которое прошло мимо моего внимания. Именно так и бывает.

Нашел меня в раздевалке, погладил по головке и приволок к себе домой Толик Никонов. Последний курс университета и уже корреспондент, а потом и ведущий передач Свердловского ТВ. А дома – дочка Поля и жена Лена. Лена Кириллова, тоже последний курс университета и уже – специальный корреспондент молодежной газеты «На смену!» «Никашка» и «Кирюшка» – так они звали друг друга и под такими «псевдонимами» их знал университет и наша журналистская братия. (Кстати, главный редактор наших «Всеволожских вестей» В.А. Туманова была их однокурсницей).

Не знаю, как этих замечательных людей хватало на всех нас, когда они успевали снимать и писать, и растить своих девочек, потому что за Полей появилась Ася, а еще принимать всю эту ораву молодых, горластых, амбициозных талантов. Притом не только от журналистики. То актеры, то танцоры, а то певцы – все клубилось и бурлило в доме Никашки и Кирюшки. «Дом» – сначала 12 метров в коммуналке, потом две комнаты. А потом – мечта всех советских людей: отдельная двухкомнатная, правда, на первом этаже и пока без телефона. И всегда в доме находилось что-то съестное для всех: «хлопчатобумажные котлеты», как называл их Толик, Лена умела каким-то особенным способом тушить в молоке, в доме всегда было ведро брусники, и горсточка этой дивной северной ягоды «гнездилась» рядом с пюре и с котлетой! А уж если ты появлялся на пороге их дома с килограммом-другим мяса или с курицей – в доме был настоящий праздник.

Трудно сейчас представить современной молодежи, что были такие времена, когда банка сгущенки и палка докторской колбасы могли быть пропуском в любой дом. Правда, Никашка с Кирюшкой любили меня и моих друзей, конечно, не за колбасу, а просто – за факт существования. Но я всегда из Ленинграда «перла» в Свердловск сумку с продуктами, учитывая, что в Свердловске с пропитанием было гораздо хуже. Так и было в тот раз.

Я «нарисовалась» на пороге у Лены, как и обещала, с мясом и с курицей и с двумя неразлучными своими подругами: Катькой и Людой. «Нижнетагильские сирены» – так мы называли эту парочку из города металлургов. Пели девчонки замечательно! И про «Уральскую рябинушку», и про «Синий троллейбус» Окуджавы, который только входил в моду. И вот мы втроем – на пороге у гостеприимной Кирюшки. Первые объятия, поцелуи, подарки, и тут же на пороге появляется соседка, звали мы ее Клара, хотя настоящее ее имя было Кларисса.

Кларисса была практически нашей ровесницей и выпускницей Свердловского культпро-светучилища. Не то дирижер-хоровик, не то массовик-затейник. Кларка лихо барабанила на «фортеплясах», как она сама называла этот музыкальный инструмент, и знала несколько аккордов на гитаре. Пела тоненьким жалостливым голоском про «Гвоздь, который остался один на стене» Новеллы Матвеевой и не имела, как мне кажется, никаких комплексов. Ее как к меду тянуло к нашей компании, к Никашке с Кирюшкой, особенно, как мне кажется, – к Никашке, и к тому же у нее в квартире был телефон. А ребятам тогда еще не поставили. Это тоже было делом нелегким даже для журналистов – поставить телефон. Поэтому Клара была связной между квартирой моих друзей и всем остальным миром. Мобильников-то и в помине не было, и мы даже не догадывались, что они когда-нибудь будут!

Появившись на пороге у Лены, Клара сообщила: «Толик едет. Везет каких-то очень важных гостей, прямо с передачи. Сказал, чтобы вы лепили пельмени, Татьяна же мясо привезла. Он только пельменями этих гостей и соблазнил». «А что за персоны?» – хором поинтересовались мы. – «Не назвал, – отвечала Клара. – Только сказал, что вы все будете в восторге!» И тут же: «Можно я останусь у вас? Пельмени помогу лепить!». А надо сказать, что Лена с Толиком, несмотря на многочисленные Кларкины таланты, не очень жаловали ее посещения. У Клары была страшно скандальная мама, живущая буквально через подъезд в этом же доме. У мамы были основания не доверять Кларе. У Клары уже был один ребенок, девочка, рожденная вне брака. Тогда это еще было стыдно. И мама, какой-то главный бухгалтер на одном из свердловских машзаводов, очень боялась, что ввиду крайне общительного Кларкиного характера может появиться еще один внук или внучка, которых предстояло воспитывать и содержать, конечно же, ей. Поэтому она вела неусыпный тайный надзор не только за квартирой дочери, но и за квартирой ее соседей, то есть квартирой Лены с Толиком, которая – что уж скрывать – казалась ей той самой «нехорошей квартирой» из «Мастера и Маргариты».

Звали маму, кстати, Маргарита Семеновна. Я точно это помню. В общем, Маргарита Семеновна, время от времени настигая нас вместе с Кларой за распитием бутылки сухого вина (другого не пили!) в шумной компании, могла выражаться весьма нелицеприятно. Нам это не нравилось, и мы лишний раз старались избегать общества Клары. Но на этот раз Лена великодушно разрешила Кларе: «Оставайся!» Та и вправду неплохо лепила пельмени. Те самые, уральские, маленькие, с заверткой, величиной с ноготь большого пальца руки. Кстати, меня мои друзья тоже все-таки научили лепить такие крошечные пельмени из трех сортов мяса.

В общем, лепка пельменей была в самом разгаре, Лена еще сокрушалась, что мясо постное, и пельмени будут не такие сочные, и думала, как бы раздобыть свининки, когда раздался звонок в дверь, и на пороге – Толик. С гостями. Высыпав им навстречу в крошечную прихожую, мы дружно выдохнули: «Ух ты!» Они заполнили собой все пространство: Юрий Яковлев, кажется, тогда уже был народный, а Вячеслав Шалевич – еще заслуженный артист РСФСР.

В Свердловске в то время был на гастролях Театр имени Вахтангова, и два ведущих артиста театра – Яковлев и Шалевич – давали интервью Свердловскому телевидению. Их, соскучившихся по домашней еде, уставших от гастролей, Толик и соблазнил перспективой поесть самых настоящих уральских пельменей. А что здесь окажется еще и такая компания из молодых, в основном симпатичных будущих звезд журналистики, было совсем не лишним. Мы все были влюблены в талант Яковлева, меньше – в Шалевича. Не будем уж скрывать, что это было именно так. Хотя в «Принцессе Турандот» все артисты мужчины Театра Вахтангова, как мне кажется, меркли перед Турандот Юлии Борисовой.

Не буду описывать читателям степень нашего смущения и восторга поначалу – два таких артиста, живая легенда, Юрий Яковлев, с которым сидишь рядом, которого можно о чем-то спросить, дотронуться рукой… Но через некоторое время мы освоились, рассредоточили свои силы: кто-то остался на кухне лепить ставшие вдвойне нужными пельмени, кто-то не то развлекать, не то мучить гостей вопросами. Журналисты же!

Вячеслав Шалевич, увидев такую кучу симпатичных девушек (он, кстати, тогда был совершенно свободен, не в пример Яковлеву (женатому в третий раз, как мы чуть позже выяснили, по большой любви), был в полном восторге. И чтобы разрядить обстановку, беспрерывно рассказывал анекдоты, и сам же первый над ними смеялся. Смех чем-то напоминал лошадиное ржание, точно это помню…

Юрий же Васильевич, видимо, мечтавший тихо посидеть в семейной, пусть и журналистской компании, да поесть знаменитых уральских пельменей, поначалу даже морщился от творчества своего коллеги, отстраненно и тихо сидя в сторонке. Но когда мои «нижнетагильские сирены» включили свои таланты, и запели сначала «Рябинушку», потом «Синий троллейбус» и про Муравья, который сотворил себе Богиню, он оживился, глаза его засияли тем самым удивительным светом, столь знакомым нам по князю Мышкину, и он стал даже подпевать девчонкам своим удивительно красивым и богатым баритоном.

…Когда же на столе появилась первая порция знаменитых пельменей, а гости выставили, что уж там скрывать, – первую бутылку водки, и она была благополучно выпита. Кларка принесла гитару и спела свою коронную «Про гвоздь, который остался один на стене», а потом девчонки спели что-то дружно из «Битлз», кажется, «Мишель»… Потом про Синильгу, которая машет березовой веточкой, потом раздался клич «Танцуют все» из «Ивана Васильевича», который менял профессию, и только что вышел на экраны.

А потом уже и я решила блеснуть талантами и сделать то, что лучше всего мне удавалось: почитать стихи. Почитала. Павла Васильева и Беллу Ахмадуллину – поэму «Сказка о дожде». К моему удивлению, Юрий Васильевич сказал: «Вы очень хорошо читаете, не думали поступать в театральный?» Честно ему призналась, что была такая мысль, но я ее прогнала. «Почему?» – спросил Яковлев. «Честно? В зеркало на себя посмотрела! В актрисы идут такие красивые девчонки!» – призналась я. И тут Яковлев признался тоже: «А вы знаете, что меня во ВГИК не приняли, тоже посчитали, что внешность у меня совершенно «не киногеничная»! Да и в Щукинском училище все было очень и очень непросто, на первом курсе по актерскому мастерству я схлопотал двойку, хотели отчислить уже, но за меня Цецилия Мансурова заступилась, сказав: «Нельзя отчислять актера с такими глазами!» Потом я как-то вошел во вкус, стало что-то получаться лучше. «А вас за эти глаза Пырьев взял на князя Мышкина?» – спрашивали наперебой уже все мы. – «Вот именно, за глаза! – отвечал Яковлев. – Даже проб не стал делать, уже где-то меня видел…»

Уже спустя годы, вспоминая эту удивительную встречу в тех подробностях, которые остались у меня в памяти, я понимаю, сколь наивны и трогательны были в этой наивности наши вопросы к актерам. Юрию Васильевичу точно пришлось по душе, что нам больше нравится его Стива Облонский, чем американский аналог в «Анне Карениной». «Ну как может американский актер понять и почувствовать нашего «батюшку-барина»? – отвечал Яковлев. – Это все-таки очень отечественные персонажи, и надо русским родиться, чтобы это сыграть»… Кларка в это время пытала Шалевича, как ему работалось в «Трех тополях на Плющихе» с первой дивой нашего кинематографа – Татьяной Дорониной, и так ли она хороша в жизни, как на экране.

В общем, веселье было в самом разгаре, пельмени почти все съедены, и на закусь уже пошла «икра заморская, кабачковая», когда в дверь требовательно затрезвонили. Кларка вся подобралась, как лошадь перед прыжком. Явление своей беспокойной матушки она чувствовала на расстоянии. Мы глянули на часы: 12 ночи! «Это наверняка Маргарита Семеновна», – обреченно сказала Лена, и они вместе с Клариссой по-шли открывать дверь, в лучшем случае – непрошеным гостям. А в худшем… Был худший случай, потому что через мгновение раздался крик. С порога в нелицеприятных выражениях Маргарита Семеновна стала выдавать все, что она думает и о нашей «нехорошей квартире», и о своей дочери, и что ребенок в очередной раз брошен один, а она тут… А мы с ней… И тут в прихожую вышел Яковлев, бросив нам на прощанье: «Приму удар на себя!» В прихожей стало тихо, потом раздался вопль: «Кумир мой! Кумир мой! Не может быть! Этого не может быть!»

Когда мы все потихонечку, включая Шалевича, как могли, втиснулись в прихожую, там была картина, достойная пера великого живописца. Маргарита Семёновна, закатывая глаза и молитвенно сложив руки, в каком-то полупоклоне стояла перед Юрием Яковлевым. «Кумир мой! – продолжала твердить она. – Глазам своим не верю! За что мне такое счастье?! Всю жизнь мечтала вас увидеть живьем!..»

Тирада эта явно уже надоела Яковлеву, и он, деликатно приобняв экзальтированную даму за плечико, от чего с ней сделалось полуобморочное состояние, предложил ей пройти с нами к столу. «Правда, пельмени мы почти все уже съели и почти все уже выпили, – посетовал Юрий Васильевич, – но что-то еще есть. Пойдемте, Маргарита Семеновна, ваша дочь очень хорошо поет!» – Пельмени? – встрепенулась незваная гостья. – Так у меня полно пельменей, настоящих уральских пельменей, собственноручно лепила! В морозилке еще штук сто! И еще кое-что найдется!

Мы делегировали с Маргаритой Семеновной Никашку, и не прошло и десяти минут, как они «нарисовались» на пороге с новой порцией уральских пельменей, банкой болгарских огурчиков, бутылкой «Столичной» в экспортном варианте и палкой «Салями». Поверь, мой читатель, на начало 70-х это было целое состояние. Мы оценили и отдали дань щедрости Маргариты Семеновны. И пока варились пельмени, пока резалась колбаса, она ни на шаг не отходила от своего кумира, «ела его глазами» и ловила каждое слово, жест, взгляд. Признавалась, что любит его безмерно со времен «Гусарской баллады», считает самым лучшим и самым красивым артистом отечественного кинематографа.

На самом-то деле мы с ней были совершенно согласны, но, помнится, тогда мне впервые пришла в голову взрослая мысль, как тяжела «шапка Мономаха» актерской славы, как назойливы и беспардонны бывают порой поклонники их талантов. А еще – сколько надо воспитания, деликатности, чтобы все это терпеть и принимать спокойно, не впадая в ложный пафос по отношению к себе, любимому. Испытание славой – одно из главных испытаний человеческой личности. Юрий Васильевич Яковлев до конца своих дней стеснялся, насколько я знаю, своей славы, не терпел излишней шумихи вокруг своего имени. И все награды в своей жизни, включая ордена, медали и «Хрустальную Турандот», воспринимал спокойно.

А мы тогда, летом 1974-го, отправив утром наших замечательных гостей на такси в гостиницу «Большой Урал», вечером того же дня всей нашей дружной компанией, во главе с Маргаритой Семеновной, сидели в Свердловском драматическом театре на приставных стульях и смотрели легендарную «Принцессу Турандот» Театра имени Евгения Вахтангова, где блистательно играли Юлия Борисова и, конечно, Юрий Яковлев.

Меньше чем через год на экраны страны вышла комедия «Ирония судьбы, или С легким паром!», где, как вы все знаете, Юрий Яковлев сыграл одну из своих самых замечательных ролей. Каждый раз, когда я вижу «Иронию судьбы», я почему-то вспоминаю эту встречу с Юрием Васильевичем на окраине далекого города Свердловска, ныне Екатеринбурга, и ощущение, что это родной и близкий мне человек, с тех пор не покидает меня…

Татьяна ТРУБАЧЕВА

Уральские пельмени для Юрия Яковлева: 0 комментариев

  • 01.10.2014 в 13:31
    Permalink

    Потрясающе, читал так, будто сам побывал в той самой квартире рядом с этим замечательным актером и поел тех самых пельменей)) Спасибо за интересный рассказ, Татьяна!

    Ответ

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code