Вера Карпова: роль из жизни своей
Стоит напомнить факты и вехи ее театральной и кинобиографии: народная артистка РСФСР, награждена орденом Почета, орденом Дружбы. Лауреат Всероссийского конкурса артистов эстрады за спектакль «Рассказы взрослым о детях», премия кинофестиваля «Созвездие» в номинации «Лучшая эпизодическая роль» и высшая театральная премия «Золотой софит» в номинации «Лучшая женская роль» в спектакле «Ретро» режиссера Владимира Туманова, где актриса блистательно сыграла бывшую медсестру психбольницы. Именно она учила Надежду Румянцеву в фильме «Неподдающиеся» строить глазки Юрию Никулину и безрассудно перебегала дорогу в фильме «Улица полна неожиданностей», ей читал нравоучения постовой, которого играл Сергей Филиппов.
Это ее героиня юлила, обманывала, изменяла несчастному мужу, которого играл Геннадий Воропаев в экранизации чеховских рассказов. Это все о ней, о ведущей актрисе Театра Комедии имени Н.П. Акимова – Вере Александровне Карповой. В этом году вся театральная общественность отметила 80-летие актрисы. Её, одну из немногих, Николай Павлович Акимов «высмотрел» на дипломном спектакле знаменитого Щукинского училища в Москве и лично пригласил Веру Карпову и Инну Ульянову (жена Хоботова в знаменитых «Покровских воротах») в Театр Комедии в Ленинграде. Она без раздумий вернулась в родной город, в самый лучший театр, и служит в нем… 57 лет. Наш корреспондент встретилась с народной артисткой РСФСР накануне Дня начала блокады Ленинграда.
«Война – имя существительное»
КОРР. Скажу вам откровенно, дорогая Вера Александровна: мы не раз встречались и немало о чем разговаривали на протяжении 20-ти лет нашего знакомства – и об Акимове, и о вашей работе в кино, и о жизни на сцене. О ваших замечательных однокурсниках вспоминали: Александре Ширвиндте и Нине Дорошиной, и о режиссерах, с которыми вас сводила судьба, – об Игоре Мельникове, у которого вы сыграли в четырех фильмах, о Романе Виктюке – да много о чем мы переговорили!.. Но я как-то всегда побаивалась затрагивать тему войны и блокады, чувствуя, что вы постоянно «уходите» от этой темы, сопротивляетесь внутренне. А сейчас согласились поговорить. Почему?
КАРПОВА. Потому что мы уходим. Уходит наше поколение, и пройдет еще немного времени, и никто уже не получит «информацию из первых рук» – то, что я видела, помню, хоть и ребенком была, все помню. А сопротивлялась – да. Человек так устроен, что гонит самые страшные воспоминания, иначе ведь ни жить, ни любить невозможно. Это инстинкт самосохранения. Но внутри – только тронь, все оживает. И я поняла, что мои воспоминания не должны умереть вместе со мной.
КОРР. Именно поэтому вы так достоверно, так точно сыграли Ольгу Берггольц?
КАРПОВА. Наверное… Спектакль назывался «Поэт», прообразом послужила Ольга Федоровна. Я часто бывала в Доме радио на Итальянской, тогда улица Ракова. Сидела за ее столом, видела эти студии, из которых они вещали все 900 дней, эти подвалы, где прятались во время бомбежек, дышала этим воздухом. Я много читала на Ленинградском радио… Уже после войны, естественно. Вы знаете, в нашей семье не говорили «это было до войны», у нас говорили: «Это же была «довойна»! В одно слово, как имя существительное. Не знаю, почему… Может, потому, что на самом деле сейчас представить трудно, как мгновенно все случилось. Только что, вчера, было такое счастливое детство, и меня водили в кукольный театр, и там в антрактах продавались булочки с розовым кремом, и я хотела этих булочек еще и еще, и в театр хотела прийти еще не раз. И мама обещала, что обязательно придем. И эти мои свитерочки из ангорки, которых не было ни у кого, потому что папа у меня был известный полярник, и меня одевали в «Торгсинах». И все это ушло мгновенно, как сон! Все осталось в прошлом. Я прекрасно помню этот день, помню, как 22 июня объявили, что началась война. И мама сказала, что этим летом мы никуда не поедем отдыхать, потому что она обязательно должна окончить курсы кройки и шитья, а потом, возможно, мы куда-нибудь уедем. И даже когда снаряды и бомбы стали рваться уже над Ленинградом, все равно думали: вот еще неделька-другая, и все закончится, вся эта война! И только когда пришла уже настоящая такая полоса страха, когда стали бомбить беспрерывно, мама решилась, и нас отправили на каком-то последнем поезде к бабушке в деревню под Калинин, сейчас это Тверская область, вместе с какой-то дальней родственницей. А мамочка моя, удивительная Татьяна Андреевна Пересветова, – она осталась в Ленинграде.
«Сквозь бомбёжку слышится детский голосок»
КОРР. Почему? Не могла уехать?
КАРПОВА. Могла, конечно, уехать вместе с нами. Но… не могла! Она боялась город оставить, наш удивительный дом. Сейчас, наверное, трудно это понять, но тогда патриотизм все понимали очень конкретно: город нельзя оставить, нельзя отдать его врагу. Как же его бросить?! И вместе с Дунечкой, это наша дворничиха, и это имя тоже записано в анналах Шереметевского дворца, они с крыши сбрасывали зажигалки, не давая дому сгореть. Ведь и я, и моя сестра младшая – мы родились в знаменитом Шереметевском дворце, и через стенку от нас, по сути дела, в одной огромной квартире, перегороженной на две, жила Анна Андреевна Ахматова, и «довойна» мы ходили к ней просить «написать каких-нибудь стишков к празднику 23 февраля», даже не понимая, какого масштаба поэт живет через стенку от нас. Мама наша с ней дружила. Имя мамы моей тоже вписано в анналы Шереметевского дворца – они рыли траншеи, они успевали сбрасывать зажигалки порой в последнюю минуту с крыши, и благодаря им он выстоял всю войну. И именно мама встречала вернувшихся после эвакуации, в том числе Анну Андреевну и семейство Буниных, она вручала им ключи, потому что была начальником этого военного объекта, вручала со словами: «Все-все на месте! Все ваши вещи целы».
КОРР. Но ведь Ахматова была в эвакуации, в Ташкенте.
КАРПОВА. Это она потом уже уехала, а поначалу она оставалась в Ленинграде и вместе со всеми рыла эти окопы, они охраняли вот этот объект – Шереметевский дворец – как памятник культуры. А приехав, она узнала, что ее маленький друг, мальчик, погиб. И вот эти стихи пронзительные о детях блокады: «Щели в саду вырыты, и не горят огни. Питерские сироты. Детоньки мои. Под землей не дышится, боль сверлит висок. Сквозь бомбежку слышится детский голосок… Принеси же мне горсточку чистой, нашей невской студеной воды, и с головки твоей золотистой я кровавые смою следы». Вот это о мальчике, с которым она, можно сказать, дружила. Их было двое, я прекрасно помню, что фамилия их была Смирновы. И один погиб, а второй, Саша, разбивая снаряд, остался на всю жизнь инвалидом, без зрения. Вы понимаете, это были… мальчики, с которыми мы вчера играли во дворе. И вдруг их нет! Это трудно осознать. Трудно было даже осознать, почему исчез кот у наших соседей. Он исчез первым. Его съели, конечно. А соседи – такие милые старички, они тоже умерли, самыми первыми, и кот их не спас. А вот мамочка наша выстояла, всю блокаду, день за днем, не зная толком, где наш папа, где мы, спаслись ли… А мы добрались до этой калининской деревни, нас трое было: моя младшая сестра Лена, мой двоюродный братик Гена. К концу блокады Лене было к четырем годам, Гене – к трем, а я уже взрослая девица была – мне было почти восемь! А Калинин – город – то сдавали, то освобождали, он переходил из рук в руки, но мы как-то жили с бабушкой. Фриц до нашей деревни не дошел…
А вы знаете, какой клевер на вкус?
В 44-м году, незадолго до снятия блокады, наша бабушка умерла, и мы остались одни… Пока нас друг папин, такой знаменитый полярник Капитохин, он командовал этим большим фронтом, нашел и сообщил в Ленинград маме. Да и папа, как потом оказалось, воевал совсем рядом. Но война – она так тасует людей, так перемешивает! Да мы и представления не имели, что такое полевая почта, как разыскать отца…
КОРР. Это тяжелый разговор. Поэтому Вера Александровна время от времени «берет паузу», подолгу молчит. Я ее не тороплю. Но все-таки спрашиваю: – «Как же вы выжили? Трое совсем маленьких детей, совсем одни?»
КАРПОВА. Ну, это не так уж и долго продолжалось. Потом… в войну дети очень быстро взрослеют, и я по военным меркам уже многое умела. А еще соседи! Эти лепешки из синей мороженой картошки!.. Мы собирали клевера очень много, лебеды, толкли все это, добавляли к картошке, я все это умела. А потом мамочка за нами приехала, и мы долго-долго ехали до Калинина на лошадке, потом еще на машине, потом долго-долго ждали поезда, все не было билетов никаких, потом все-таки дали билет на вторую полку – один на всех. И наш сосед, военный, с мамой меняется на нижнюю, – мол, как вы с детьми-то малыми на верхней. И мама так устала, что заснула тут же, просыпается, а детей – нет! Пошла по вагонам и видит (это она мне рассказывала): «Ты, Вера, лежишь на верхней полке, спишь, а над тобой стоит офицер и просто плачет, так, слезами плачет!» А в другом вагоне Генка спит, и над ним стоит офицер, плачет, а в третьем – Леночка, и там такая же картина. Нас всех разобрали по вагонам, уложили спать, потом накормили. И плакали, да, потому что своих детей не видели четыре года, а то и больше. А некоторых и совсем уже не увидят, потому что умерли в блокаду, погибли.
КОРР. А мама вам часто рассказывала о блокаде?
КАРПОВА. Нет, конечно. Но рассказывала немного. Когда мы вернулись, наша квартира на третьем этаже была опечатана, как наша, так и Ахматовой. Нам дали комнату на первом этаже, потому что на третьем этаже было опасно, там были такие огромные трещины! И у меня мечта была такая заветная: войти в нашу квартиру! Там оставались замечательные книжки-малышки, наша красивая довоенная одежда, мои свитера из ангорской шерсти. Я все помнила. А нам дали ватники такие, в них, правда, можно было делать все что угодно – лазать по деревьям, бегать, драться, валяться. Ну а когда мы все-таки попали в нашу старую квартиру, я оказалась… в стране лилипутов. Все было такое крошечное – все эти наши довоенные одежки любимые! И тогда я поняла почему-то, что война скоро кончится.
КОРР. И что вы выросли, несмотря на войну… Несмотря на голод…
КАРПОВА. Голод был в Ленинграде. А мы в деревне ели всё! У нас, можно сказать, еды было навалом! Я знала все названия трав, мы ели всю траву съедобную. А однажды пошли на болото, наелись каких-то ягод и уснули. Хватились, а детей-то нет, пошли искать на болото, как-то нашли, как-то нас принесли, спасли, в общем. А мы так… плавали, как в дурмане. А еще помню страшные эти пожарища бесконечные, все горело – лес и речка вокруг нашей деревни, беженцы к нам по три раза на день приходили просить милостыню. И один раз бабушка им отказала – ну, совсем нечего им было дать! И вот мы сидим за столом, и я смотрю – она плачет… О, великая русская женщина, как много она может вынести. Мы же всё отдавали – всё для фронта, всё для победы. Корова отелилась – теленка надо вырастить и сдать, яичко какое-то – тоже сдать. И вот еще удивительная история, о которой я хочу рассказать… Это уже было где-то в конце войны, мы закапывали в поле с мамой окоп. Вдруг натыкаемся на целый продовольственный склад деликатесов! Варенье в больших трехлитровых банках, орехи грецкие, такие – прям целиком. Представляете? Кто-то в начале войны зарыл. Мы тащим маме эти вспухшие банки, пролежавшие в земле почти пять лет: «Мама, варенье!» А она: «Ни в коем случае не ешьте, отравитесь! Надо их разбить и опять все закопать, потому что вдруг какой-нибудь человек найдет и не выдержит, съест, а это смерть».
Незабудки с Васильевского острова
КОРР. Вера Александровна, я думаю о том, что ведь и правда – с уходом вашего поколения мы таких воспоминаний не услышим, этих потрясающих бытовых деталей…
КАРПОВА. Вы знаете, Таня, у нас был спектакль в театре, который поставил в 80-х Юрий Аксенов. Мы его играли в День Победы первый раз. Мы исполняли не роли, а играли самих себя. Игорь Борисович Дмитриев, Леня Тубилевич, который прожил всю блокаду день в день здесь, он знал, что это такое – потерять карточки, а мне выпало редкое счастье – образ поэта. Ольга Берггольц, муза наша ленинградская…
КОРР. Вы были лично знакомы с Ольгой Федоровной?
КАРПОВА. Лично знакома не была, а видеть – видела. Слышала. Она к нам приходила в школу, читала стихи. Я ее стихи с детства знаю, помню. А когда мы спектакль ставили, к нам пришли те самые музыканты, которые первыми исполнили музыку Шостаковича в блокадном Ленинграде. Мария Григорьевна Петрова, народная артистка СССР, актриса блокадного театра, рассказывала, как они играли в нашем же Театре Комедии во время войны: вдруг – бомбят, и гаснет свет во всем театре, а она продолжает играть! И вдруг – один фонарик в зале загорается, потом другой, третий. Так при свете фонариков и доиграли этот спектакль для военных, которые тут же, прямо из театра, пошли на фронт. Вот так было…Когда мы вернулись в Ленинград, весь город был в аэростатах, висели над городом эти серебряные шары, и все уже чувствовали, что война вот-вот закончится. И как-то мы идем с мамой по Невскому, и вдруг я вижу объявление: «В шесть часов вечера, после войны». Спрашиваю маму: «Мама, а почему война должна в шесть часов закончиться?» Ну, она мне объяснила, что это анонс фильма. А когда война закончилась, мы знали, где пойдут колонны победителей, и поехали на трамвае на Стрелку Васильевского, собрали там незабудки и с букетами встречали воинов на Литейном. И вот мы стоим с этими своими букетиками, а они идут, подхватили всех нас, троих, прижали к себе и не отпускают, так и несли на руках по Невскому!..
КОРР. Вера Александровна, я просто поражаюсь вашей памяти и еще тому, какой вы удивительно оптимистичный человек, – наверное, спасибо вашим родителям надо сказать, что они вложили в вас такой заряд жизненной силы.
КАРПОВА. Мои родители были удивительные люди! Папа, знатный полярник, всю войну прошел. И так нас любил! Помню, что в школу я пошла с такой удивительной сумкой, которую он мне еще до войны приготовил – чукчи сшили, ручная работа, из нерпы – просто произведение искусства. А мама… даже когда я карточки потеряла на всю семью, или украли, – она меня не ругала. А 46-й год был очень голодным, мама поехала в деревню и забрала корову бабушки! Моя красавица-мамочка, мужественная женщина, наняла машину и из Калининской области привезла сюда, в Ленинград, бабушкину корову!
КОРР. И где вы ее держали, чем кормили, эту живую корову в Ленинграде?
КАРПОВА. Мама провела её через наш мраморный вестибюль Шереметевского дворца, поселила во флигеле, где до войны дрова хранили, привезла машину сена из Волосовского района, где ее чуть волки не съели. И жила у нас, эта Малька, всю зиму и весну! И мама поила молоком всю блокадную детвору, которая жила в нашем доме. И внучка Буниных это помнит, и я помню, и сестренка моя. А потом уже мама ее отдала, подарила какому-то хозяйству в Ораниенбаум, потому что уже полегче как-то стало, и папа наш вернулся, и все стало понемножку налаживаться…
КОРР. Спасибо вам, дорогая Вера Александровна, за этот потрясающий рассказ, спасибо за ваш талант – и человеческий, и профессиональный, и, конечно, с юбилеем вас – от имени читателей нашей газеты. Буду благодарна, если вы что-то специально им пожелаете…
КАРПОВА. Как ни странно, но пожелаю, чтобы хоть немного вернулось в нашу жизнь то, что было «довойна» и после войны – бескорыстие, удивительное отношение к детям, готовность поделиться с ближним последним, помочь, прийти на помощь в тяжелую минуту. Только ведь поэтому выжили и победили. Еще и потому, конечно, что верили в победу и любили Родину. Вот этих чувств и пожелаю, – и чтобы помнили тех, кто жизнь отдал за наши жизни. Ваша Вера Карпова.
Беседу вела Татьяна ТРУБАЧЕВА