У памяти нет срока давности

Пожелтевший документ послевоенного сорок пятого года – «Дело по иску Морева Константина Михайловича», хранящийся в архивном отделе Всеволожской администрации, с первого взгляда не обещал неожиданностей, однако что-то подсказывало: стоит потянуть за эту ниточку истории. Интуиция не подвела: тоненькая судейская папка стала началом большого рассказа…

Сухим языком документов

Старшина К.М. Морев (полевая почта 53933) 16 августа 1945 года обратился в Народный суд города Петрокрепость с просьбой выдать справку о расстреле немцами его жены. Вот как заявитель объяснил, для чего потребовалась ему эта справка: «У меня после жены осталась дочь, которой сейчас семь с половиной лет, и пока она находится у отца, поскольку я в армии. Но теперь мне надо её устраивать в школу, и справка нужна для оказания помощи моей матери, поскольку она её воспитывает…».

Нарсудья с редкой фамилией Раздобурдина направила запрос в Петрокрепостский городской совет, чтобы узнать, «имеются ли какие сведения (документы по раскопке могил, очевидцы, свидетели или какие-либо иные) о гибели гр-ки Моревой Антонины Петровны. По сведениям ее мужа, она расстреляна немцами в период оккупации гор. Петрокрепости в 1941 году…».

Исполнительный комитет Городского совета депутатов трудящихся на запрос отреагировал очень оперативно и уже 5 сентября отправил в суд выписку из акта опроса граждан, бывших в оккупации. Акт, составленный и подписанный членом Горсовета т. Семеновой М.Г., секретарем Исполкома Капустиной М.С., врачом Нерословой Е.В. и педагогом Петровой М.Л., гласит: «Гр-ка Федина сообщила, что осенью 1941 года у гр-н Спириных в доме скрывался моряк, а девушка – Титова Надя, работавшая в то время у немцев по выписке паспортов, по договоренности со Спириной Таней выдала этому моряку паспорт. После этого факта вся семья Спириных была расстреляна (4 человека, а моряк впоследствии работал у немцев на дороге бригадиром)».

Свидетельницу Веру Владимировну Федину 1927 года рождения вызвали в суд, проходивший под председательством судьи Руздобурдиной с участием народных заседателей Григорьева и Степанова. Она дала следующие показания: «Жену Морева Кон. я знала, она была дочка Спириных, во время оккупации немцами г. Петрокрепости Морева А.П. жила у родителей. У них в доме скрывался русский моряк, об этом узнали немцы и всю семью Спириных, в том числе и Мореву, расстреляли. Самого факта расстрела я не видела, я узнала из списка, вывешенного немцами в комендатуре».

Этого свидетельства было достаточно, чтобы суд удовлетворил исковое заявление Морева К.М. Последний из подшитых документов – письмо из Леноблсуда, направленное в Нарсуд 3-го участка Всеволожского района, такого содержания: «Дело за № 288… возвращается по миновании надобности». (Ред. – орфография оригиналов сохранена).

Шлиссельбург в оккупации

Чтобы рассказать трагическую и героическую историю Тони Моревой и ее близких, необходимо обратиться к событиям 1941 года. 8 сентября немецкие войска группы армий «Север» заняли Шлиссельбург и замкнули кольцо блокады Ленинграда. Город находился в оккупации 16 месяцев. 18 января 1943 года советские войска прорвали кольцо вражеской блокады и освободили Шлиссельбург. За неполных полтора года фашисты превратили цветущий город в груду развалин и истребили огромное число мирных жителей.

(На фото слева – Морева Тоня (слева) и Титова Надя)

О злодеяниях фашистов свидетельствует акт «О кровавых преступлениях, разрушительной деятельности, грабежах и насилиях гитлеровцев в городе Шлиссельбурге», составленный сразу после освобождения города. Из 953 домов уцелело только 72, да и те требовали капитального ремонта. Немцы разбирали жилые дома на дрова и постройку блиндажей, выгоняя женщин и детей на улицу. До основания были разрушены все промышленные предприятия города: ситценабивная фабрика имени Петра Алексеева, Шлиссельбургский судостроительный завод, электростанция, лесопильный завод, типография. Фашистские нелюди уничтожили всю социальную инфраструктуру – детские сады, школы, клубы, библиотеки, больницы, а также городские коммуникации, от которых зависела жизнедеятельность города.

Немцы грабили мирное население: отнимали домашний скот, личные вещи, мебель, домашнюю утварь, не гнушались игрушками, которые отправляли собственным детям в Германию. Машинами они вывозили награбленное, а при малейшей попытке протеста расстреливали жителей.

«Немецкие бандиты организованно истребляли население города, – читаем в этом обвинительном акте фашизму. – Из 6,5 тысячи жителей к моменту занятия города немцами теперь осталось всего 300 человек. Остальные расстреляны, погибли от голода и болезней, сосланы в лагери, насильно отправлены на каторжные работы в Германию. Фашистские бандиты расстреляли семью Спиридоновых (Ред. – Ошибка в фамилии) отца, мать и двух детей – за содействие партизанам…».

Ценой собственной жизни

В Шлиссельбурге (в 1944 году переименован в Петрокрепость, историческое название возвращено в начале 90-х), буквально нашпигованным в годы оккупации немецкими дотами, дзотами, ракетными и артиллерийскими точками и обнесённом по берегам Невы и Ладоги тройным рядом оборонных линий, в городе, где на каждом шагу можно было натолкнуться на фашиста, – возникло подполье. Среди местных жителей находились патриоты, которые, презирая опасность, сопротивлялись завоевателям: помогали советским разведчикам, ставили мины, выводили из строя вражеские орудия, скрывали и выхаживали раненых. Комсомолка Тоня Морева была одной из них.

Долгие годы ушли у почетного жителя Шлиссельбурга краеведа Валентина Николаевича Овсяникова, чтобы восстановить героические страницы «шлиссельбургского сопротивления». Он вёл переписку и встречался с оставшимися в живых горожанами – свидетелями событий военного времени, много и кропотливо работал с архивными документами. Благодаря ему стали известны имена непокорившихся. Они увековечены на обелиске, установленном в Комсомольском парке Шлиссельбурга 18 января 1988 года.

Четверо из списка на памятнике были членами одной семьи: супруги Петр и Варвара Спирины, их дочери Тоня и Таня. Все они до войны работали на ситценабивной фабрике. Непросто давался исследователю поиск истины: он сталкивался и с ошибками в фамилии Спириных, которых называли то Шпириными, то Спиридоновыми, и с разнящимися свидетельствами очевидцев, одни из которых утверждали, что семью повесили, другие – что расстреляли, но всё-таки Овсяникову удалось в подробностях восстановить события.

В землянке на глухой окраине Тоня Морева укрывала моряка. Свидетельница М.П. Фоминова спустя годы вспоминала, что это был высокий черноволосый парень из Мичуринска. Родителям, оберегая их от лишних волнений, она не рассказывала ничего. Тоня, отважная комсомолка, самоотверженно ухаживала за раненым, приносила все, что удавалось достать из еды, но из-за постоянного немецкого контроля долго скрывать моряка было опасно. О том, чтобы выйти из укрытия и перебраться к «своим», нечего было и думать – город тщательно охранялся фашистами. Необходимо было достать паспорт. С оформлением документа, рискуя жизнью, помогла Надя Титова, младшая сестра Петра Морева.

О том, что стало с моряком, точных сведений нет. Ушел ли он через линию фронта, как были уверены одни, остался ли работать «бригадиром на дороге» у немцев, как свидетельствовали другие, – гадать не станем. Если уж воспоминания очевидцев тех дней расходятся, то что можно утверждать 77 лет спустя?

В этой истории важно иное: все люди, так или иначе причастные к его спасению, погибли. Антонина Морева (Спирина) получила приказ немедленно явиться в комендатуру. Сердце, видимо, подсказало ей, что может случиться непоправимое. Она бросилась с трёхлетней дочкой к родителям мужа со словами: «Бегите как можно скорее и спасите Галю!».

Из комендатуры Тоня домой больше не вернулась. Фашисты нагрянули с обыском к Спириным, арестовали родителей Тони, ее сестру, а также схватили Надю Титову. Для устрашения местного населения враги устроили показательный расстрел семьи. Свидетельница Е.Ф. Столярова рассказала, что немцы согнали жителей «на ровок», и перед тем как раздались выстрелы, Петр Спирин успел крикнуть: «Люди, помните о нас! Мы знаем – расплата придет!». Тела казнённых еще несколько дней лежали на снегу. Выдал семью Спириных пособник фашистов – бургомистр Кондрашов. Судьба позднего ребенка Петра и Варвары, которому было полтора года, когда погибли родители, неизвестна.

«Не увидимся больше никогда!»

19 января 1943 года, на второй день прорыва вражеской блокады, Константина Морева, который с начала войны служил связистом в отдельном батальоне 13-й воздушной армии, откомандировали в редакцию газеты «На страже Родины» и, как уроженцу Шлиссельбурга, приказали сопровождать журналистку и писательницу Елену Катерли в освобождённый от оккупации город.

Шлиссельбург он не узнал: сожженные и разрушенные здания, повешенные люди на столбах, окоченевшие трупы на земле. Константин Михайлович в надежде отыскать родных сразу отправился на Октябрьскую улицу к своему дому. На столбе он увидел объявление о расстреле семьи Спириных, подписанное Кондрашовым. «Не помню, сколько времени простоял я перед этим столбом, – вспоминал Морев. – Слова прыгали перед глазами. Всё вокруг словно потемнело. Немного придя в себя, я снял объявление, сложил его и спрятал в карман гимнастёрки. Всю войну был со мной этот страшный лист, напоминая о священном долге мести за смерть близких, страдания земляков». К.М. Морев ничего не смог узнать тогда о судьбе своих родителей и дочери. В горисполкоме ему по ошибке сказали, что никого из близких не осталось в живых. И все-таки Константин решил оставить там адрес для тех, кто станет его искать: «Будут спрашивать, скажите, что я в Ленинграде, на Дворцовой площади». Эта записка и помогла ему найти родных – всех, кроме жены… Свою Тоню он запомнил молодой и красивой.

Познакомились будущие супруги на танцах в Доме культуры, где Константин играл в оркестре на трубе и на ударных инструментах. Электрик по специальности, музыкой он увлеченно занимался в свободное время. Поженились они в 1937 году, когда Тоне было 18 лет, а Константину 22 года. Счастье молодых было недолгим – война разлучила их навсегда. Когда прощались, Тоня плакала: «Костя, мы, наверное, больше не увидимся с тобой никогда!»

Последнюю весточку от жены Константин Михайлович получил в начале сентября 1941 года. Тогда его отдельный батальон стоял в Осиновой Роще под Ленинградом. Жена написала, что Шлиссельбург бомбят и ей с маленькой дочкой страшно. Просила, если сможет, приехать. Командир разрешил Мореву и его земляку кратковременную отлучку, чтобы вывезти семьи из города. Доехали они до Дуная, потом пешком добрались до поселка имени Морозова и здесь узнали, что Шлиссельбург захвачен немцами. Путь был отрезан…

Святое слово – мама

Семьи старших Спириных и Моревых жили напротив друг друга на одной улице. Когда Тоню и ее родных расстреляли, Михаилу Кирилловичу подсказали: «У вас трое сыновей воюют – бегите!» Константин, старший из шестерых детей, всю блокаду был в Ленинграде; Петр, танкист, дошел до Берлина; третий сын, служивший радистом в Кронштадте, подорвался в Балтийском море. Было у Моревых еще три дочери – Вера, Лида, Конкордия. Вместе с женой, дочками и внучкой Галей Михаил Кириллович сумел вырваться из Шлиссельбурга. Все они спаслись, только 17-­летняя Конкордия навсегда потерялась.

После освобождения города он пешком пришел из Тосно в Шлиссельбург, где в горисполкоме ему отдали адрес старшего сына. Оборванный, седой, обросший, добрался до места его службы на Дворцовой площади и попросил часового вызвать Константина. Тот не сразу поверил, что пришел отец, но когда, наконец, они смогли обняться, сразу спросил: «Галя жива?».

Внучку свою родители Константина берегли как зеницу ока. Он оставил ее трехлетней, а увидел, когда ей было уже семь лет. Эту первую встречу Галина Константиновна со слезами вспоминает всю жизнь: «Отец приехал в Тосно зимой. В барак зашел, а ему говорят: «В бане они». Зашел в баню, а там пар, ничего не видно. Он как дверь распахнул – вижу силуэт в форме. Бабушка ахнула: «Сынок!», окатила меня, намыленную, водой из лоханки. Отец меня схватил, в полы шинели завернул и в барак понес. Все – за ним».

(На фото слева Г.К. Морева)

После демобилизации К.М. Морев вместе с семьей вернулся в Шлиссельбург. Жить было негде. Из немногих уцелевших зданий оставался католический костёл у Малоневского канала. Он стоял как раз на месте того дома, в котором теперь живет Галина Константиновна. Ее отец поставил окна, двери – и все они на первое время поселились там. Надо было жить – К.М. Морев устроился на работу в жилищно-коммунальное хозяйство города, дочка пошла в школу.

Какой бы страшной ни была потеря, Константин Михайлович все-таки был еще молодым мужчиной и в 1948 году женился во второй раз. Большой семье, которая тогда уже обосновалась в отремонтированном доме на улице Кирова, в одной квартире было тесновато: старшие Моревы с дочерьми и внучкой, да сын с женой и двумя маленькими детьми. Галя жила в 8-­метровой комнате с дедом и бабушкой, ходила в школу недалеко от дома.

Окончив школу, она решила: «Не буду обузой!» и уехала на стройку в Светогорск. Через полгода, уже с мужем, вернулась в Шлиссельбург – «не смогла жить на чужой стороне». С тех пор с родным городом уже не расставалась. Работала Г.К. Морева продавцом, растила детей – у нее их восемь – пять сыновей и три дочки. «Мне все говорили: «Куда ты рожаешь!» – признаётся Галина Константиновна. А она всегда отвечала: «Я слова мама не говорила, пусть меня так называют». «Когда первый ребенок произнес «мама», я заплакала, не могла привыкнуть к этому слову», – рассказывает эта уже немолодая, но всё ещё красивая женщина. Она обрела счастье в детях.

Потеряв мать трехлетним ребенком, Галина Константиновна сама стала прекрасной мамой. Все ее дети получили высшее образование, стали успешными людьми. Она гордится ими. У Г.К. Моревой двадцать внуков и две правнучки. Сын, который уже тридцать лет живет в Америке, уговорил маму переехать к нему, но «чужбина» – это не для неё, и снова потянуло Галину Константиновну в родные места, где родилась сама и вырастила своих детей, где жил отец и все близкие и где похоронена мама с семьёй.

Вместо послесловия

Галина Константиновна Морева, конечно, хотела знать место, где были расстреляны и захоронены ее родные. Немецкая комендатура находилась в «красной» школе, а рядом с ней, в лесочке, фашисты казнили Спириных. Закапывать убитых немцы заставили 14–15­-летних подростков. Мать одного из них проговорилась, что среди этих мальчишек был ее сын. Как-то в свой выходной он, уже взрослый человек, приехал из Ленинграда в Шлиссельбург, и Галина Константиновна попросила его рассказать, где покоятся останки родных, чтобы перезахоронить их.

Не получилось: «На ровке расстреливали почти всех жителей. Точного места он не помнил, показал квадрат размером 30 на 30 метров. Там, где кустик был, дерево выросло. Ландшафт поменялся», – говорит Г.К. Морева.

Она обращалась в исполком с просьбой перенести останки погибших на кладбище, но к ней не прислушались. В 1988 году усилиями краеведа В.Н. Овсяникова в Шлиссельбурге открылся обелиск, на котором увековечены имена граждан, погибших от рук фашистских палачей. Первоначально в списке не было Моревой – жена Константина Михайловича значилась под своей девичьей фамилией.

По его просьбе на памятнике рядом с фамилией Спирина А.П. была выбита и её фамилия по мужу – Морева. В своем обращении в исполком и в Совет ветеранов Петрокрепости Константин Михайлович написал, что это важно для него, для дочери и внуков. А мы добавим: это необходимо для сохранения исторической памяти.

Нина УСТИЧЕВА

Фото из семейного архива Г.К. Моревой

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code