Из прошлого деревни Румболово

Мы встретились с директором Всеволожского государственного историко-краеведческого музея М.С. Ратниковой у мемориального комплекса на вершине Румболовской или, как называлась она раньше, – Румболовой горы, чтобы продолжить серию прогулок по нашему городу.

Последний помещик В.П. Всеволожский посадил на склоне лещину, и она так разрослась, что местные жители собирали там орехи. Сейчас косогор густо зарос самой разнообразной растительностью, за которой едва просматривается старое финское кладбище.

– Во времена Северной вой­ны 1770–1721 годов, – начинает свой рассказ Марина Семеновна, – когда в октябре 1702 года Петр I отвоевал у шведов Орешек-Нотебург и исконно русские приневские берега вновь отошли к России, его войско разделилось на две части. Одна, во главе с Петром I, отправилась вниз по Неве искать место для новой столицы, а вторая часть во главе с поручиком Семеновского полка Александром Меншиковым отправилась сухопутным путем, который проходил через Румболову гору. Меншиков остановился здесь со своим войском на отдых, и можно предположить, что именно тогда облюбовал эти красивейшие места. Позже, когда Петр I одаривал своих сподвижников, 8 тысяч десятин здешних земель перешли в собственность Меншикова, и он стал первым из череды владельцев мызы Рябово, которых всего было семеро. Имением он владел до 1727 года, до ссылки в Березово, где и окончил свой земной путь.

В 1774 году имение приобрел банкир императрицы Екатерины II барон И.Ю. Фредерикс (Фридрикс), и здесь, у северной окраины деревни Румболово, он, незадолго до своей смерти, пожертвовал местной лютеранской общине участок земли и средства для постройки кирхи во имя святой Регины. Жену барона звали Регина-Луиза, и освящение было приурочено к ее именинам 7 сентября 1778 года. Кирха получилась просторной, в ней одновременно могли находиться до 400 человек. Она стала центром нового Рябовского лютеранского прихода (фин. Rääpyvä) и первой церковью на территории современного города Всеволожска.

Прихожанами кирхи были главным образом ингерманландские финны, но посещали ее также эстонцы и немцы. Они в этих краях проживали, только в меньшинстве, – об этом свидетельствуют сохранившиеся церковные книги учёта рождения, венчания и смерти в общине Ряяпювя, самые старые из которых датируются 1745 годом. Воскресные и праздничные службы в кирхе проводились на финском языке, но несколько раз в году после финского богослужения проходило богослужение на эстонском языке. В 1913 году в кирхе был сделан капитальный ремонт. С 1922 года службы проводились только два раза в месяц. В начале 1931 года последнему пастору С.Я. Лауриккала прихода Ряяпювя было запрещено появляться в нём, как и в соседнем приходе Келтто.

– Кирха просуществовала до 1942 года, когда ее частично разобрали, а частично сожгли, а вот трубочки от органа под горой еще можно было найти сравнительно недавно. Я сама их находила, – продолжает Марина Семеновна и ведет меня в заросли на склоне горы, среди которых просматривается старое кладбище, по которому лучше ходить в холодное время года, после того как трава пожухнет и обнажатся кресты.

– Когда появилось это кладбище, сказать не могу, но знаю одно: единственная из сохранившихся здесь оградок – у могилы сына шведского посланника Галля. Семилетнего мальчика похоронили в 1914 году. О других захоронениях говорят только металлические кресты.

В старину кресты ковались из полосок железа кузнецами-ристисеппя, которые были в каждой деревне. По древним поверьям, заранее делать кресты было нельзя, поэтому их ковали непосредственно перед похоронами. На старом финском кладбище можно увидеть кресты разных форм: с дырочками, в которые продеты проволочки, чтобы подвешивать металлические побрякушки (чаще всего в форме листика или птички), кресты с фигурно загнутыми концами, узорные.

– В марте 1942 года всех финнов выселили в Сибирь, и поэтому некому было ухаживать за могилами. Очень немногие вернулись из ссылки, и со временем кладбище было заброшено. Только мы с мужем всегда бывали здесь, потому что для Вокка этот погост, можно сказать, семейный. В 1942 году на этом кладбище похоронили дедушку моего мужа – Якова Петровича Вокка, последнего главного садовника Всеволожских. Его жена Мина Федоровна (в девичестве Берг) умерла вслед за ним в том же году и похоронена рядом.

Мой свекор Евгений Алексеевич Чернов, с 1922 по 1947 год работавший главным инженером завода имени Энгельса, в годы войны буквально месяцами не приходил домой. В заводских цехах было очень холодно, он постоянно простывал, заработал туберкулез и в 1947 году, выйдя на службу из калитки своего дома, он умер. Похоронили его тоже здесь, рядом с тестем и тещей. В 1945 году на финском кладбище похоронили и супругов Верберг. Жена Августа Михайловича – Ольга Карловна была экономкой у последних помещиков Всеволожских.

Дедушка перед смертью просил похоронить его на косогоре головой на восток, чтобы он мог видеть собственный дом, в котором мы с мужем сейчас живём. Своего жилья у него долго не было, только служебное, и когда он, наконец, построил собственный дом, радости его не было предела. Яков Петрович мечтал разбогатеть на продаже саженцев, которые выращивал на своем участке, и поставить кирпичный дом, но так и не успел. Все пять могил расположены в один ряд, только теперь нет ни оградок, ни крестов – вырваны с корнем.

Я очень благодарна благочестивым людям, сделавшим на горе символическую могилу Елене Васильевне и Павлу Александровичу Всеволожским, над телами которых, покоившимися в родовой усыпальнице в православном храме Спаса Нерукотворного Образа, в октябре 1931 года, после закрытия храма, надругались. Сотрудники НКВД и местные активисты вынесли гробы с истлевшими телами из склепа и бросили в открытом виде прямо на улице. Пять финских девушек, среди которых была Марья Яковлевна Кюльмясу, дочь кузнеца Всеволожских и будущая теща нашего поэта Анатолия Голева, возвращались с пасхальной службы и были просто шокированы этим зрелищем.

Тогда одна из девушек сняла свою верхнюю одежду, разорвала ее надвое, чтобы уложить останки Всеволожских, которые затем перенесли к кирхе. Пастор испугался, когда его попросили захоронить их, но всё-таки предложил девушкам вычистить мусорную яму у входа в кирху и перенести скелеты туда. Потом предал останки земле и велел прихожанкам побыстрее уйти. Через несколько дней молодые финки вернулись и поставили над могилой крест.

Примерно на месте этого захоронения сейчас стела с надписью «Никто не забыт – ничто не забыто», хотя когда ее устанавливали, никаких костей, как говорит Марина Семеновна, не обнаружили. Недалеко от этого места стоит и крест-кенотаф с фотографиями Елены Васильевны и Павла Александровича Всеволожских.

– А вот там, где была кирха, теперь находится воинское захоронение. Там похоронен и Илья Минович Шишкань – летчик, уроженец села Могилево Днепропетровской области, погибший над Ковалево в 1943 году в возрасте 25 лет. Я некоторое время переписывалась с его сестрой, и оригиналы писем хранятся в музее. Одна из улиц нашего города названа именем Шишканя, – добавляет директор музея.

Пасторат находился в деревне Румболово. Там до 1928 года жил пастор, пока его не отправили в Финляндию, где он умер в конце пятидесятых годов. Эту новость М.С. Ратникова узнала из газеты, которую в музей прислали из Суоми. А в пасторат в 1928 году из Кяселево была переведена частная школа Хусу, основанная в 1921 году. Ее директором была мать семейства – Иоганна Петровна. Школа закрылась в 1942 году, когда семью Хусу в составе родителей и двух дочерей выслали в Сибирь. Подробности этой истории мы рассказали во время второй прогулки по Всеволожску. Дом, где жил пастор и позже работала финская школа, сохранился до наших дней.

В деревне Румболово, на склоне горы, в очень живописном месте находился дом художника Михаила Филипповича Иванова. Он привлекал внимание необычной архитектурой и был виден из-под горы. Живописец и график Иванов не был уроженцем наших мест, он родился в 1869 году в селе Мшаги Новгородской губернии. В 1891–1900 годах учился в Высшем художественном училище живописи, скульптуры и архитектуры при ИАХ у И.Е. Репина. В 1892 году Иванов был награжден малой серебряной медалью, в 1894­-м – большой серебряной медалью, а в 1900-­м выпущен со званием художника за картину «Ответа жду».

М.Ф. Иванов был хорошим пейзажистом, а также создавал жанровые картины на бытовые темы. После Октябрьской революции он продолжал работать, но при этом чаще обращался к производственным темам, а также к темам советской истории и быта. Как график работал в журнале «Гамаюн». В 1918 году был принят в Союз работников искусств. Экспонировал свои произведения на выставке петроградских художников всех направлений (1923), юбилейной выставке изобразительных искусств (1927), 1-­й общегородской выставке изобразительных искусств в Петрограде.

– На Всеволожской Иванов часто делал бытовые зарисовки, такие как на картине «Ответа жду», – рассказывает Марина Семеновна. – Эта работа находилась в Эрмитаже, но затем куда-то исчезла и долго не было известно, где она. Но как-то в журнале «Искусство» я увидела эту картину и узнала, что находится она в Государственном музейном объединении «Художественная культура Русского Севера». Тогда я написала туда письмо и вскоре получила ответ от старшего научного сотрудника Елены Иосифовны Ружниковой. Она написала, что до 1994­-го это был Архангельский музей изобразительных искусств, образованный в 1960 году. Основой собрания послужила художественная коллекция областного краеведческого музея, которая состояла в основном из работ местных художников, включавшая и небольшое количество произведений древнерусского искусства, и около тридцати работ русских художников, переданных Архангельску Императорской Академией Художеств в 1916 году и Государственным Русским музеем в 1930 году. В 1916 году попала в Архангельск и картина «Ответа жду».

Е.И. Ружникова составляла каталог музея и ездила по местам, связанным с биографией художников, представленных в коллекции музея. Побывала она и во Всеволожске. Вместе с главным хранителем Музея-усадьбы «Приютино» Ниной Михайловной Антоновой, где Ружникова была по своим делам, они приехали ко мне в музей. Состоялась очень интересная беседа, а потом Елену Иосифовну отвезли на то место, где некогда стоял Дом художника.

В этом доме на горе Иванов жил со своей женой и ее сыном. В 1930 году художник попал под трамвай и погиб, а дом остался его вдове. В советское время дом заселили жильцами. Жила там Нина Ивановна Гаврилова, работавшая бухгалтером во Всеволожском горисполкоме. Дочь ее, Светлана Леонидовна Иванкович, – преподаватель математики в сельхозтехникуме.

Из других жильцов помню Зину Игнащенкову и Марию Федоровну Михайлову, которая с 1938 года преподавала в первой школе, а потом – в техникуме. В годы перестройки этот красивый дом, к большому сожалению, опустел и был разрушен. Местные жители какое-то время еще находили в опустевшем доме цветные стеклышки от витражей, когда-то украшавших окна.

От старой деревни Румболово почти ничего не сохранилось, сегодня вместо небольших деревянных домов с палисадниками здесь строятся богатые особняки за высокими заборами – это стало престижным. Нам с М.С. Ратниковой даже не удалось попасть туда, где стоял Дом художника, – какой-то плечистый «добрый молодец» не пропустил нас на территорию частного домовладения, где возводится очередной «дворец».

Но все-таки хочется еще раз обратить свой взор в прошлое и вспомнить, что на Румболовой горе в 1907 году построил дом петербургский чиновник Кромин и, чтобы удобней было спускаться вниз, к центру поселка, проложил прямо по склону лестницу, которую в народе долгое время называли «Сто ступеней». В этом доме на памяти немолодых жителей в советское время была Станция юннатов, которую возглавлял Козлов Геннадий Васильевич. Потом учреждение перевели в Мурино, а дом забросили. Некоторое время он пустовал, пока не сгорел. И «Ста ступеней» больше нет: лестница ветшала-ветшала, пока не разрушилась совсем.

– К востоку от дома чиновника Кромина во время войны была наблюдательная деревянная вышка. Она сохранилась и в послевоенные годы. Любовь Андреевна, моя учительница, водила нас в поле за Нагорной улицей собирать цветы. У многих детей появлялось искушение забраться на вышку, но она была хлипкой и даже шаталась. И все-таки мы с Ларисой Лавровой поднялись на нее, за что получили от учительницы выговор, – вспоминает Марина Семеновна.

Вышка находилась в Отраде. В VIII–ХIХ веках это была деревня (полумыза), через которую проходил древний тракт из мызы Колтуши через Рябово в мызу Токсово. Называлась она по разным источникам Гауза, Хоуза, Хуоза и проживали там ингерманландские финны. Это примерно в районе улицы Пионерской. Название Отрада связано с Никитой Всеволожским, основателем свободолюбивого общества «Зеленая лампа». Он получил эту деревню в подарок от отца при своем рождении в 1799 году.

Возможно, Отрадой владелец назвал это место в память о владении своего деда – генерал-губернатора Саратовской губернии Никиты Бекетова. У Никиты Всеволожского в Отраде стоял охотничий домик, где он останавливался после охоты. В Русском музее есть картина А.О. Дезарно, напоминающая о тех временах: Никита Всеволодович сидит на большом валуне с ружьём в руках, а рядом с ним – охотничья собака.

Сегодня мы побывали в старой деревне Румболово, о которой уже почти ничего не напоминает. Но историю родных мест всё-таки забывать не стоит. На следующей прогулке побываем на хуторе Ракси, а на обратном пути зайдем на старинное Рябовское кладбище, где покоятся люди, жившие на земле, по которой сегодня ходим и мы с вами. Одни из них оставили след в истории, имена других потерялись во времени. Но они оставили потомков – и уже тем заслужили уважение.

По Всеволожску гуляли Марина РАТНИКОВА и Нина УСТИЧЕВА

На снимках: вверху – вид на Румболовскую гору и дачу художника М.Ф. Иванова;

внизу – Рябовская кирха