Сага о партизанах Прудниках

Они живут во Всеволожске так давно, что по дороге в магазин или в поликлинику как минимум с десяток человек с ними поздороваются, остановятся на несколько минут поговорить. Поинтересуются у Зои Герасимовны, как здоровье младшей сестры, Антонины, которая уже несколько лет не выходит из дома, как поживают все остальные родственники. А в День Победы им, конечно, многие позвонят с поздравлениями, а администрация пригласит на торжественные мероприятия, посвященные 70-летию Великой Победы.
Сами же сестры 9 Мая обязательно накроют скромный стол. Поставят, как заведено, рюмку водки с кусочком хлеба на этот поминальный стол, и вспомнят всех родственников из клана Прудников, развеянных на полях сражений «немилосердной той войны». Но больше всего мужского, да и женского, рода Прудников полегло в лесах и болотах Белорусского Полесья, где даже маленькая Тоня, которой к началу войны было всего четыре года, исполняла взрослую партизанскую работу: на дне ее корзинки с ягодами доставлялись порой бесценные для партизан сведения.
Сапоги и черника
Первое и самое яркое впечатление 41-го года – сапоги. Таких сапог девочки в жизни не видели: начищенные, хромовые, они сияли, блистали и просто слепили! Сапоги возникли неожиданно, как бы ниоткуда выросли перед ними на ступеньках крыльца. А уже затем появилась крепкая мужская рука с аккуратно подстриженными, на редкость чистыми для деревни ногтями, и решительно потянула корзинку с черникой из рук Зои. Зоя с Леной перебирали только что принесенную из лесу ягоду, а мать, собиравшаяся испечь пирог с черникой, стояла на крыльце у них за спиной.
Доли секунды, не более, наверное, длилось это «перетягивание каната»: Зоя не хотела отдавать незнакомой руке честно собранную ягоду и пыталась удержать корзину, но все же отпустила – рука была сильнее. Девочка подняла глаза: перед ней стоял холеный, откормленный, хорошо одетый немец: «Гуд, гуд, гуд, мэдхен», – приговаривал немец, окончательно завладев корзинкой с ягодой. Горстями ссыпая в просторную пасть чернику, он только причмокивал. Мать, Вера Степановна, вцепилась в балясину крыльца так, что костяшки пальцев побелели, а другой, свободной рукой прижимала к себе десятилетнюю Лену и семилетнюю Зою…
– Матка, яйки, млеко! Шнель, шнель! – продолжал немец решать, видимо, насущную продовольственную проблему, а мама Вера все отпихивала от себя, толкала девчонок вглубь хаты, где спал годовалый Володечка, и показывала немцу на сарай: «Битте, пан, битте!» – мол, там, в сарае, будут тебе и «млеко», и «яйки»…
Эти сапоги и корзинка с черникой на всю жизнь врезались в память Зои Герасимовны. Самое интересное, что первая встреча с вражеским сапогом произошла у женской части семейства Прудников за год до начала войны, еще в сороковом. И корзинка с черникой там тоже присутствовала. Такое вот совпадение! Ведь лес для многодетной белорусской семьи Прудников всегда был как дом родной: и кормил, и грел. Дрова, грибы, ягоды – все из лесу. И вот в прекрасный июльский день мама Вера и две сестры, Лена и Зоя, как пишут в сочинениях, – усталые, но довольные, возвращались из лесу с полными туесами черники и корзиной грибов. На перепутье трех лесных дорог им встретились две женщины. «Польки!» – первое, что подумали девчонки, – так прекрасно были одеты незнакомки, в крепдешиновых платьях, в нарядных косыночках. Западная Белоруссия только что вошла в состав Советского Союза, и граница с Польшей была рядышком. До 39-го года Лепецкий район входил в состав Польши. Незнакомки обратились к маме Вере тем не менее на русском: мол, заблудились в ваших лесах, идут в военный городок, не будут ли «пани так добры подсказать туда дорогу»…
Зоя, хоть и было ей тогда шесть лет, не могла не почувствовать, как напряглась почему-то мать, прижала к себе девчонок, и дорогу стала объяснять неправильно, хотя даже дети знали, как пройти в военный городок, – он и был-то всего в километре от их большой деревни Караевичи. И тут Зоя оторвала взгляд от цветов на крепдешине, как сейчас помнит – васильков и незабудок, и бросила взгляд ниже, на обувь. Это были сапоги. Хорошие сапоги, совсем не женского размера! «Это мужчины, пере-одетые мужчины!» – пронеслось в детском мозгу, и она стала дергать мать за подол юбки, пытаясь привлечь ее внимание к этим сапогам. Но мать уже развернула их с сестрой в сторону деревни, и они только что не бегом помчались через лес. Не прошло и 20 минут, как им встретился конный патруль пограничников. Первое, о чем спросили пограничники, не показалось ли им в лесу что-нибудь подозрительным. Вера Степановна поведала им про переодетых в женскую одежду мужчинах – конечно, она тоже прекрасно заметила мужские сапоги из-под нарядных платьев, только при детях стараясь не показывать виду, как опасна для них эта встреча с «прекрасными незнакомками».
…Шпионов схватили буквально в тот же день на окраине деревни: один прятался в избе на печке, другой в заброшенном барском доме. До военного городка они так и не дошли. Веру Степановну Прудник через некоторое время вызвали в сельсовет и от имени cоветской власти и воинского начальства объявили благодарность «за проявленную бдительность». Когда девчонки, перебивая друг друга, рассказали отцу про эту неожиданную встречу на перекрестке лесных дорог, то Герасим Лукьянович только и сказал жене: «Страшно подумать, что они сотворили бы с вами, если бы поняли, что ты их раскусила! Что бы я без тебя, Вера, делал, как бы жил?..»
Герасим и Вера
Не случайно, конечно же, не случайно, что именно дом Герасима Лукьяновича и Веры Степановны Прудников практически с первых месяцев войны стал базой и явочной хатой для партизан. С первых дней войны ушли в леса все коммунисты, комсомольцы, председатель колхоза, сельсовета, учителя, активисты. Герасим Прудник не был ни коммунистом, ни активистом. Он был простой крестьянский сын и солдат. А еще – хороший и честный человек, любящий муж и отец. В большом, на 120 дворов, селе с ним считались и уважали.
Герасим Прудник прошел всю Первую мировую кавалеристом. В гражданскую воевал в Прибалтике, был ранен. Ушел на войну, как тогда было положено, со своим конем. Не женат, хотя было ему уже почти 30. По сельским меркам – много. Почему не женился – да кто ж его знает! Но он, наверное, знал. По соседству подрастала девчушка – красивая, ладная, светлоокая. Герасим немного играл на скрипке, а она слушала. И перед уходом на Первую мировую взял он в руки скрипку – в последний раз поиграть, а девчонку попросил: «Сходи, Вера, в избу, принеси мне канифоль, струны натереть!» А 14-летняя девочка шутя ему в ответ: «А вот дашь сахарку, я тебе за канифолью сбегаю!»
– После войны! Вот кончится война, и будет тебе сахар, – отвечал девчонке солдат. Он вернулся с войны через пять лет, и ему было уже за 30, а Вере – почти 18. Совсем невеста. Красивая, статная, и, как говорится, умна не по годам.
– Вера, а я тебе сахар привез! – первое, что сказал солдат своей соседке, доставая из солдатского «сидора» тщательно завернутый в обрывок газеты кусок рафинада. И это было их великим объяснением в любви: через две войны пронес Герасим Лукьянович память о соседской девочке. Стоит ли удивляться, что красивая и молодая девушка пошла замуж за человека, который был почти вдвое старше ее. Жили дружно и согласно, на зависть многим. И дети у них рождались как на подбор: красивые и ладные, и к тому же дружные. Только, к несчастью, первенец, Александр, умер во младенчестве.  А остальные семеро наполняли двор и избу Герасима и Веры звоном детских голосов: два сына и пять дочерей. Валентина, Надежда, Елена, Зоя и Антонина. Пятеро девчонок!
Две старшие к началу войны успели уже получить дипломы учителей начальных классов и выйти замуж. У самой старшей – Валентины уже родилась дочь. Старшему сыну Леониду к началу войны только-только исполнилось 16, и он с первой партизанской волной ушел в белорусские леса. Младший из Прудников, Володя, родился в 1940. К началу войны ему исполнился только год. Но все, даже малолетний Володя, внесли свою долю в это великое народное движение, в партизанскую войну, объявленную немцам в Белоруссии.
Братья и сёстры
«Жили, потому что верили в Победу», – говорит Зоя Герасимовна. Мы сидим в их небольшой однокомнатной квартирке, где живут две сестры. Зоя Герасимовна – старшая, родилась в 1933. Антонина – младшая, 37-го года рождения. Антонина Герасимовна Меженина, можно сказать, историк и летописец семьи Прудников. Пишет стихи и заметки в газеты, бережно хранит не только все фамильные документы, но и семейные предания, которые передаются, как былины, – из уст в уста. Например, про тот же сахар, который отец привез с войны их маме. Много лет пишет она свою сагу о партизанах Прудниках. А самое главное – помнит. Очень многое помнит из тех лет, хотя сколько там ей было, когда началась война?
– Всего четыре? – спрашиваю я сестер.
– Нет, не говорите! – отвечает мне уже Зоя Герасимовна, – детская память на редкость крепкая. Я многие вещи из детства помню ярче, чем некоторые события из последующих лет. Хотя поначалу, к примеру, не понимала, зачем мама меня просила: то горлач, то есть кринку, повесь на плетень, то сними его, то половик брось на тот же плетень, то опять его сними! Зоя уже потом догадалась, что это была система условных знаков для партизан: когда можно было зайти в деревню, а когда нельзя, потому что в любой момент могли нагрянуть в их Караевичи немцы или полицаи.
– Папа наш, Герасим Лукьянович, – продолжает свой рассказ Зоя Герасимовна, – к началу Великой Отечественной был уже немолод, ему исполнилось 56 лет, к тому же был очень болен, – перед войной ему сделали операцию по удалению флегмоны, но он был опытный воин и знал, что нужно солдатам в наших белорусских лесах. Он тайком от немцев выращивал табак. Умел это делать как положено: вырастить, просушить как следует. Табак готовился для партизан. Еще он гнал знатный самогон, лучший во всей деревне. Не то двойной, не то тройной очистки, но он у него горел, как керосин. И партизаны регулярно приходили за самогоном, потому что без него в лесах было не выжить. Это было главное средство при ранениях – и как дезинфекция, и как анестезия при операциях и перевязках, и как согревающее средство. А потом ведь партизанам надо было и есть, и одеваться хоть во что-то! И мама, наша великая мама, которая к тому же была еще и связной в знаменитой бригаде имени Ленина, у будущего председателя Совета министров Белоруссии – Виктора Елисеевича Лобанка, – она собирала и передавала продукты партизанам.
Забегая вперед, скажу, что именно ему, председателю Совета министров Белорусской ССР, написала письмо от имени семьи Прудников Антонина Герасимовна, чтобы его бывшей связной и матери погибшего героя, партизана Леонида Прудника, дали квартиру.
В этой однокомнатной квартире мы и сидим втроем спустя почти 70 лет после победы. Зое Герасимовне Рослаевой уже 83, а Антонине Герасимовне Межениной только 77 лет от роду. Мы перебираем семейные архивы, рассматриваем редкие фотографии тех времен. И память уносит сестер в годы их детства. Война не делала скидок на возраст. Всего было сполна: и холод, и голод, и страх смерти. Раннее, не по годам, взросление и взрослая работа.
– Мы выжили, потому что верили в победу! – говорит Антонина Герасимовна. – Наш папа так умел убеждать, что не верить было нельзя. Мы всё были готовы пережить и всё стерпеть. Немцы, как только пришли в нашу деревню, выгребли все продукты: лук, чеснок, бульбу, обложили непосильным налогом всех. Столько надо было сдать им молока, яиц, картошки, что нам практически ничего не оставалось. Лес выручал, и под видом этого леса, под его прикрытием работали связными наша мама и наша старшая сестра Надежда, которая брала меня, маленькую, с собой, как я теперь понимаю, – для отвода глаз. Вот идет женщина с маленьким ребенком в лес по грибы или по ягоды, – конечно, это меньше вызывало подозрений. А в корзиночке с ягодами мы несли в лесную пущу – это была та самая деревня Васьковщина, где располагался партизанский отряд нашего брата Лени, – разные нужные партизанам сведения.
Несли лекарства, в том числе дефицитный стрептоцид. А за лекарствами мы с Надей ходили аж за семь километров, в деревню Гнесино, где работал ветеринаром двоюродный дядя нашего папы. Дядя, я помню, что звали его Василий Сержанов, был специально оставлен по заданию в подполье, чтобы помогать партизанам. Он лечил лошадей, которых приводили к нему фашисты, и потихоньку собирал лекарства для партизан. Мы несли в ягодах сообщения, лекарства, которые подшивались в наши платьица; прятались как-то. И вот Надя за месяц со мной порой несколько раз преодолевала эти семь километров туда, семь обратно.
Личный мартиролог семьи Прудников: Надя, старшая сестра, не доживёт до Победы. Погибнут Леонид и Володя. Ненамного переживёт их и глава семьи – Герасим Лукьянович Прудник. Скорбный этот список на них не кончается, и мы продолжим рассказывать историю этой удивительной семьи.
Татьяна ТРУБАЧЁВА
 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

code